Читать книгу "Нео-Буратино - Владимир Корнев"

Выпив еще немного и рассмотрев Авдотью пьяными глазами, он все более проникался к ней симпатией. Она действительно была особенной.

— Ты знаешь, тебе надо было родиться в другое время, гораздо раньше, в восемнадцатом веке. Тебе нужно было носить открытые платья с… — Тиллим запнулся, мучительно вспоминая услышанное где-то иностранное слово, обозначавшее широкий подол.

— С кринолином, — подсказала Авдотья, которой было понятно, что алкоголь в больших дозах оказывает тормозящее воздействие на мозговые центры и даже писатель после бутылки водки может забыть знакомое слово.

— Да, да, вот именно… Подумать только, такая пышная женщина…

— Не пышная, а величественная, — строго поправила дама.

— Ты даже очень величественная и аппетитная!

— Да я и для нашего времени недурна, раз ты считаешь меня величественной и даже… аппетитной, — заключила Авдотья, хмыкнув в кулачок.

В Папалексиеве опять заговорил Беспредел, и, вспоминая свое былое расположение к Авдотье прежней, он стал твердить Авдотье нынешней:

— Перед такой женщиной, как ты, я просто пластилиновый. Можешь лепить из меня что угодно.

В завершение ужина, окончательно освоившись с ситуацией, распалившийся Тиллим высказал смелое предложение:

— Давайте поедем ко мне домой.

— Может быть, в другой раз. Сегодня уже поздно, — спокойно отвечала зарумянившаяся Авдотья.

Вспомнив о бардаке в комнате, Папалексиев решил сегодня не звать даму в гости, и они договорились встретиться на следующий день после работы, убежденные, что вечер проведен не зря.

VII

Прогуляв работу, чего он никогда себе прежде не позволял, целую ночь и следующий день Тиллим посвятил уборке своей комнаты. «Санкт-Петербургское телевидение не прервет вещания из-за отсутствия на службе ассистента осветителя, даже такого выдающегося, как я», — резонно рассудил Тиллим. Поскольку прежде женщин у него в гостях не бывало, он отнесся к этому мероприятию очень ответственно. Предстоящую уборку мало было назвать генеральной, ибо так обычно называют периодически повторяющееся приведение помещения в полный порядок, здесь же затевалось качественно иное: нужно было не только придать апартаментам божеский вид, но преобразить их внешний облик и заменить их внутреннее содержание так, чтобы гостья ощутила себя в обители муз, где известный прозаик предается вдохновенному сочинительству, забывая о суетном мире. Задача перед Папалексиевым стояла весьма сложная, ведь он жил в самой обыкновенной комнате самой обыкновенной коммунальной квартиры, да к тому же имел очень смутное представление о том, как выглядит жилище писателя, — среди его знакомых не было даже графоманов, кроме разве что Бяни, с которым он встречался только возле Петропавловки, да и тот был скорее читатель, чем писатель. Первым делом Тиллим задумался о перемещении крупных предметов, без которых никак было не обойтись. В его комнате, к примеру, красовался рояль музыканта Левы, некогда поставленный сюда на две недели, но невозмутимо простоявший здесь уже добрых два года. Поначалу Тиллим не мог решить, как же ему поступить: с одной стороны, он знал, что многие уважающие себя сочинители имеют обыкновение время от времени музицировать, чаще всего на фортепьяно, с другой стороны, инструмент занимал слишком много места и его вечно раскрытый исполинский зев грозил поглотить в себе оставшуюся часть жизненного пространства. Зрелище это так удручало впечатлительного Папалексиева, что он в итоге решил вернуть рояль хозяину. Взбудоражив безмятежный сон дома, под недовольные вздохи и стенания жильцов красавец «Becker» ценой неимоверных усилий, приложенных к его транспортировке двумя довольно субтильными молодыми мужчинами, перекочевал на прежнее место. После проделанной работы комната оказалась просто огромной, и теперь можно было производить другие перемещения.

Важнейшей деталью обстановки писательского кабинета являются, конечно же, шкафы с книгами. «Если тебя не окружают умные книги, сам начинаешь глупеть, а писателю быть глупым нельзя», — рассудил Папалексиев. В его комнате никаких книжных полок в помине не было, а читал он только то, что изредка подсовывали Бяня или Лева, поэтому за помощью опять пришлось обращаться к соседу-пианисту, благо у того была бессонница. После некоторого замешательства Лева согласился одолжить Тиллиму в качестве бутафории два шкафа и диван. С диваном-то вдвоем справились быстро, а вот со шкафами… Прежде чем перенести, их пришлось освободить от книг, которые Тиллим потом долго водворял обратно под строгим контролем хозяина. Левина библиотека состояла большей частью из многотомных академических собраний сочинений, всевозможных энциклопедий и, конечно же, нот…

— Тома ставь в порядке возрастания номеров, а не наоборот и не вразнобой, а то твоя дама сочтет, что ты безалаберный холерик. И запомни: порядок на полках рождает стройность мышления, — поучал Лева новоиспеченного романиста, молча внимавшего его советам.

Когда же Папалексиев не удержал в руках тяжелую стопку и книги рассыпались по полу, интеллигентный сосед чуть было не выругался, видя такое небрежное обращение с творениями классиков, но, сдержавшись, опять перешел к наставлениям:

— Нельзя ли поаккуратнее обращаться с книгами?! Это ведь не кирпичи. И вообще, имей в виду, что тут много редких изданий. Вот «Брокгауз», например, — уникальная вещь. Читать никому ничего не давай!

В глубине души Тиллим был уже не рад, что связался с этим «Брокгаузом», однако он заверил Леву, что тот может не беспокоиться за сохранность своего бесценного собрания, предоставив ему в знак благодарности за услуги свою раскладушку и кота в придачу.

Разобравшись с обстановкой «рабочего кабинета», Тиллим взялся за его уборку. Надо сказать, что он уже забыл, когда в последний раз отдавался этому довольно неприятному занятию. В течение всей ночи он выносил мусор, накопленный годами. Чего здесь только не было! Старые газеты, пачки из-под сигарет, полные окурков, просроченные проездные карточки, яблочные огрызки… С пустыми бутылками Тиллим провернул хитрую авантюру: он выкинул на помойку всю стеклотару из-под пива и дешевого портвейна, помойка же, в свою очередь, щедро одарила его сосудами, содержавшими когда-то изысканные напитки. Бережно расставив их в том же самом углу, где прежде была свалена банальная стеклотара, он даже отошел в сторону, чтобы созерцать натюрморт, в котором ценитель мог отыскать разные сорта шампанского, мартини, виски, всевозможные ликеры и коньяки. «Поэты, наверное, больше любят шампанское, прозаики — виски. Пускай Авдотья думает, что у меня разносторонний вкус», — соображал Тиллим, продолжая уборку.

В ту ночь он обнаружил множество вещей, которые считал безвозвратно утерянными, в том числе электроутюг, взятый им давным-давно напрокат у соседки. Взамен этого злополучного утюга пришлось возвращать новый, и вот теперь он отыскался в ворохе грязной одежды. Здесь же Тиллим откопал видовой альбом Санкт-Петербурга на японском языке, чему очень обрадовался, так как до этого момента был уверен, что давно сдал его в букинистический магазин, притом продешевил. Но самой удивительной находкой была кастрюля с пельменями, внезапно исчезнувшая сутки назад. Она преспокойно стояла в ряду головных уборов на полке вешалки для верхней одежды, да еще с таким видом, будто там ей самое место.