Читать книгу "Абу Нувас - Бетси Шидфар"

Я выеду на высоком благородном коне,

Мой конь бежит всегда впереди, он подобен высокому дереву…

Опомнившись, Хасан удивляется — ведь это его собственные стихи. Правда, они похожи на творения Имруулькайса, но это и хорошо — ведь древние были непревзойденными мастерами, и никто еще до сих пор не сравнился с ними. Боясь не удержать в памяти только что сложенные стихи, Хасан повторяет первые строки. Нет, он не забыл их, надо поскорее записать. Но Хасану жаль бумагу. Подумав, он выводит их мелко-мелко на полях, рядом со стихами князя поэтов, потом просматривает, и ему кажется, что они не хуже.

Хасану захотелось прочесть кому-нибудь свои стихи, но кому? Мать спит, да она бы ничего не поняла — здесь есть такие слова, которые сейчас никто не употребляет, а Хасан узнал их из стихов древних. Брат и сестры еще совсем маленькие, их интересуют только еда и игры. Остается только его хозяин Абу Исхак — у него в лавке бывает много поэтов и образованных писцов, он часто ходит на Мирбад — площадь, где собираются поэты и литераторы, чтобы декламировать друг другу новые стихи, узнать новости, состязаться в остроумии и образованности.

Хочется спать. Хасан бережно посыпает еще не высохшие строки своих стихов сухим песком, завинчивает чернильницу и вытирает калам. Потом он хочет положить тетрадь обратно в нишу, на самую верхнюю полку, и становится на цыпочки, потому что еще не достает до нее. Вдруг с улицы слышится конский топот. Хасан застыл с тетрадью в руках.

Им нечего бояться, они бедные люди, и у них негде укрыться бунтовщику, даже если бы он захотел сделать это. Но, хотя Хасан успокаивает себя, сердце у него бьется, как будто он долго-долго бежал. В памяти всплывают слова, которые он слышал от сказителя, это, кажется, стихи Маджнуна из племени Амир:

«Мое сердце трепещет и бьется, будто птица, пойманная в силки

неразумным мальчуганом, который не понимает ее страданий».

Хасан тут же одернул себя: может быть, сейчас кого-то схватят и уведут в страшную подземную темницу, а он думает о стихах. Что же делать? Хотя ему очень страшно, мальчик отодвигает засов и осторожно выглядывает на улицу. Кругом густая темнота, тихо, но у дома соседа слышится шорох и глухой стук, будто что-то упало на землю, как куски глины с забора. Хасан из всех сил вгляделся в темноту. Так и есть, у высокой ограды соседнего дома виден темный силуэт коня, а рядом несколько человек, они что-то делают у забора. Может быть, приятели Исмаила, сасаниды, хотят сделать подкоп и украсть «добро»? Но нет, сейчас, когда в Басре полно стражников и халифских воинов, сасаниды притаились и не тревожат людей. Вот шорох усиливается, люди тащат что-то длинное и поднимают его. А, это лестница, они хотят залезть в дом через ограду! Хасан вспомнил, кто в нем живет. Его хозяин — Надр ибн Исхак, из племени Махзум, очень богатый и гордый человек, у него бывает множество гостей, которые приезжают сюда верхом на чистокровных конях.

Хасан притаился у двери, не отрывая глаз от ограды. Вот люди — это, конечно, стражники, поставили лестницу на ограду, пошатали ее, чтобы убедиться, что она стоит крепко, и один за другим поднялись наверх. Потом, стараясь действовать бесшумно, втащили лестницу внутрь — только несколько кусков сухой глины упали на улицу. Стало совсем тихо. На стене Хасан уже никого не видел: видно, они спустились по лестнице во двор. Вдруг тишину расколол крик. Звон сабель, женский визг, что-то тяжело упало, и снова ни звука. Хасан хотел вернуться домой, но ноги у него дрожали, и он замер у двери. Вновь появилась лестница. Теперь стражники, не опасаясь, что их услышат, громко переговариваясь спустились на улицу. Знакомый хриплый голос произнес: «Хорошо придумал наш сотник — ночью они не так берегутся и их легче застать врасплох, проклятых бунтовщиков! Он думал, что ему удастся укрыться здесь, за крепкими заборами!» Другой голос ответил: «Так было семь лет назад, когда и Ахваз, и Басра поднялись против Абу Джафара и стали под знамя сторонников Ибрахима ибн Абдаллаха. Тогда один бунтовщик хотел спасти свою шкуру и спрятался от нас в дворцовой пекарне, в таннуре. Но мы вытащили его оттуда, и был он весь покрыт золой и сажей, будто уже побывал в адском пламени, куда мы его и отправили». Хриплый засмеялся и добавил: «Я взял перстень этого проклятого, а сейчас, если дело пойдет так же, мы наберем у них столько перстней, что наши дети будут богаче самых богатых купцов». Вмешался еще один голос: «Не шумите, здешний народ всегда на стороне бунтовщиков, и если сюда нагрянут мясники, нам придется нелегко». «Что за проклятый трус, — крикнул хриплый, — он боится этих ублюдков, басрийского простонародья, в жилах которых течет неведомо чья кровь. Или ты не араб?» Зазвенели клинки, но второй, видно, старший, прикрикнул: «Довольно, клянусь Аллахом, я снесу ваши головы, в которых разума нет и не бывало. Вперед, у нас еще много работы». Стражники вскочили на коней, кони рванулись и через несколько мгновений всадники скрылись за углом улицы.

Хасан все стоял у калитки. Он не слышал, что мать зовет его, лишь причитания, которые доносились из соседнего дома. Как просто убить человека в Басре! Только потому, что у него есть дорогой перстень, который понравился сотнику или кому-нибудь из стражников!

Когда испуганная мать подбежала к нему, он спросил:

- Мама, что случилось семь лет назад в Ахвазе?

Она ответила:

— Пойдем, сынок, я закрою дверь, а тогда расскажу, что знаю. По правде говоря, я плохо разбираюсь в таких делах, но мне известно, что люди в наших местах всегда почитали Али ибн Абу Табила и его святой род, да упокоит Аллах их всех. Вот и помогали потомкам Али, зятя пророка. Что тогда творилось в Ахвазе и Басре! Люди хватали по подозрению или доносу, казнили, пытали и бросали в темницы невинных, на всех улицах насыпали кучи земли, а на них поставили шесты с воткнутыми головами тех, кого называли бунтовщиками. В Басре тогда, как рассказывали, все оделись в белое — цвет непокорности роду Аббаса. Чтобы напугать народ, халиф послал много тысяч своих воинов-сирийцев, наших исконных врагов, и они бесчинствовали вовсю — врывались в дома, грабили, убивали и похищали девушек. Не дай бог, чтобы повторились эти времена!

Немного успокоившись, Хасан садится на скамью и опять достает тетрадь. Он перечитывает свои стихи, и теперь они кажутся ему не такими интересными. Хочется написать о том, что он видел только что, о страхе, сковавшем ему ноги, о смерти, которая прошла возле него, но он не находит слов. Употреблять обычные слова в стихах нельзя, они кажутся грубыми и похожи не на высокую поэзию, а на песенки, которые поют мальчишки на улицах Басры. А подходящих выражений он еще не знает, ведь стихосложению он не учился. Так, с тетрадкой в руках, Хасан засыпает.

На следующий день, вбежав в лавку, он, захлебываясь, начинает рассказывать о том, что случилось. Хозяин вздыхает:

— Им мало светлого дня, они хватают людей темной ночью как волки, да проклянет их Аллах!

— А что сделали эти люди?

Абу Исхак не успевает ответить — в лавку входят сразу несколько посетителей и он идет к ним. Усаживает на ковре и велит Хасану принести высушенный базилик, настой из красного едкого перца, мускус в деревянных, серебряных коробочках и шелковых мешочках.