Читать книгу "Лихолетье Руси. Сбросить проклятое Иго! - Юрий Галинский"

Во дворе у Никитки было многолюдно и заполошно. Тиун верейского воеводы с двумя холопами сводили за неуплату оброка коровенку и козу — последнее, что еще оставалось у соседей. Жена Никитки, худая, болезненная баба, вцепившись, с трудом удерживала мужа, порывавшегося броситься к лихоимцам. Галька, босая, в одной рубахе, стояла у раскрытых настежь ворот и, широко расставив руки, загораживала выход. Дюжий холоп, ухмыляясь, приподнял ее одной рукой, хотел облапать. Она стала вырываться, но он держал крепко, пока девушка не укусила его в щеку. Холоп рассвирепел, отшвырнул ее в сторону: она упала навзничь в снег, зарыдала. Никиткины малыши, жавшиеся к материнскому подолу, разревелись еще громче. Холоп, мазнув ладонью по лицу и увидев кровь, взбеленился. Подскочил к Гальке, схватил за ворот рубахи, замахнулся кулаком. Но Федорец успел оттолкнуть его, загородил девушку. Тот с маху ударил парня, но уже в следующий миг, словно подкошенный, свалился к его ногам. Подбежали тиун и другой холоп, навалились на Федорца, но он стряхнул обоих с плеч, схватил оглоблю и пошел на лихоимцев. Выкрикивая черную брань и угрозы, те пустились наутек…

Федор все ворочался с боку на бок, сон не шел к нему… «К душегубцам попал, надо ж такое!.. — снова перенеслись его мысли к разбойникам. — Что они за люди? Пахать, ремесленничать не хотят, ратниками тоже не станут. Им бы только разбойный промысел вести: грабить да убивать. Ежели уйти удастся, поведаю коломенскому воеводе про логово ихнее…» И тут же засомневался: «Нет, так негоже. Коли бы не они, утоп бы в болоте. А ватаж ихний, видать, не узнал меня. Надо уходить, может, еще успею упредить в остроге про набег ордынский», — решил он, засыпая.

Федору приснилось, что он уже в Коломне и стоит перед самой большой в городе соборной церковью с тремя серебрящимися куполами. Выстроенная из тесаного камня и приподнятая на высоту, она казалась висячей. К трем дверям, обрамленным колоннами, вели отдельные лестницы. Поднявшись по одной, Федор вошел внутрь. Под высоким куполом блистал зажженными свечами огромный хорос. Слышалось печальное пение, вздохи, но в церкви никого не было. Федор попятился к выходу, но дверь оказалась запертой. Вторая, третья тоже… В тревоге заметался между ними, потом стремглав поднялся по внутренней лестнице наверх и выскочил на колокольню. Перед его глазами раскинулась вся Коломна. Тихий, безлюдный город. Нигде не видно ни души, не стелется дым над домами и избами. И вдруг… Открываются разом крепостные ворота, и на коломенские улицы въезжают конные ордынцы. Ровными рядами, сотня за сотней, тысяча за тысячей, и нет им конца. Едут молча, словно привидения: ни голосов, ни топота копыт, ни ржания коней не слыхать…

Глава 6

Много дней хан Бек Хаджи вел из Крыма Шуракальскую орду. Давно было пора по повелению великого хана, которое привез гонец Тохтамыша, свернуть на другую дорогу, в обход рязанских земель, но крымцы опаздывали. Слишком долго Бек Хаджи и его тысячники собирали своих людей-харачу, пасших бессчетные отары овец в горах и табуны лошадей в долинах. Правитель Крыма Кутлугбек, не дождавшись шуракальцев у Перекопа, ушел на Москву с главными силами крымских татар. Он спешил на помощь Насиру эд-Дину Махмуту Тохтамыш-хану, усевшемуся год назад на престол в Сарае — стольном городе Золотой Орды. После разгрома полчищ Мамая на Куликовом поле остатки их бежали, надеясь укрыться в Крыму. Но неподалеку от полуострова их настигли орды хана Тохтамыша. Мамай был окончательно повержен, его воины-нукеры либо погибли, либо перешли на сторону победителя. С кучкой своих приближенных добрался Мамай до Крыма, но вскоре был там убит.

Став ханом Золотой Орды, Тохтамыш разослал во все русские княжества гонцов с известием об этом. Он потребовал уплаты дани, которую ордынцы взимали с Руси со времен Батыя. Дмитрий Донской с почетом принял ханских послов, передал им богатые подарки для Тохтамыша, но платить дань отказался. Летом 1382 года объединенное воинство Золотой и Синей Орды тайно подошло к Волге возле города Булгары и, захватив купеческие суда, переправилось на правый берег. Великий князь Рязанский Олег послал навстречу Тохтамышу своих бояр, которые вывели татар к Оке и показали броды. Ордынские полчища хлынули на московские земли…

Узнав о нашествии, Дмитрий Донской созвал на Думу союзных удельных князей, часть из которых находилась в Москве в это время, митрополита Киприана, воевод и ближних бояр. Великий князь предложил выступить против Тохтамыша, но большинство его не поддержало. Спорили долго, но к согласию так и не пришли. Одни советовали Дмитрию Ивановичу сесть в осаду и защищать Москву, другие — отъехать в Кострому или даже в Галич и там собирать полки. Лишь его брат Владимир Андреевич Серпуховский и несколько удельных князей готовы были идти на врага. Тогда Донской, оставив в Москве осадным воеводой великого боярина Федора Свибла и митрополита, которые должны были возглавить оборону, вместе с Серпуховским и ближними людьми уехал в Переславль-Залесский. Спустя несколько дней, ослушавшись наказа, город покинули осадный воевода и Киприан, следом — часть бояр.

В Москве начался бунт. Ремесленники, торговцы, крестьяне из окрестных сел и деревень собрались в Кремль на вече. Было решено никого не выпускать из города и защищать его, пока не подоспеет великий князь с полками…

У Перекопа бек Алиман, хищно выставив острый лисий подбородок и свирепо щуря и без того узкие щелки глаз, с гневом вручил Беку Хаджа пространное послание правителя Крыма Кутлугбека. Оно было заполнено угрозами, но шуракальского хана не испугало это. Любимец Тохтамыша, пожалованный тарханной грамотой за взятие неприступной крымской крепости Кыр-Кор, в которой засели сторонники Мамая, он не боялся гнева Кутлугбека. Предводитель горцев был худощав, росл, со смуглым тонким лицом. Этому никто не удивлялся: его мать была генуэзкой из Сурожа. Унаследовав отвагу и свирепость от отца, Бек Хаджи перенял долю веселого нрава от матери. Покачиваясь в седле, молодой хан не слушал брюзжания Алимана, ехавшего рядом, и пел нехитрую песню кочевника:

Тула не Рязан, Тарус не Рязан… Ясырь надо…

Алиман, посланный Тохтамышем к Кутлугбеку, чтобы ускорить выступление крымских татар на Москву, злился, требовал повернуть на Новосиль и Мценск, через которые по наказу великого хана должны были идти ордынские полчища.

— Главное — Москва и князь Дмитрий! — убеждая шуракальца, горячился он. — Ясырь потом! Нельзя допустить, чтобы правоверные гибли от рук других урусутских князей. Не то, храни нас Аллах, может случиться такое, как с Мамаем. Великий Насир эд-Дин Махмут Тохтамыш-хан не пожалует Бека Хаджи за ослушание…

На следующий день после того, как ордынские тумены переправились через Волгу, Тохтамыш велел привести к нему в ханский шатер бека Алимана. Великий хан восседал на походном троне. Когда по его знаку Алиман приблизился, он, щуря желтые, словно у кота, глаза, тихим, казалось, бесстрастным голосом сказал:

— Мне стало известно, что в Крыму неспокойно, что там забыли о покорности. Кутлугбек не может управиться со своими ханами с этими гиенами, которые мечтают отделиться от Сарая. Несмотря на наши наказы, крымцы еще не выступили. Они не торопятся… — И, подняв жилистую руку с растопыренными пальцами, на каждом из которых блестели драгоценные камни, добавил: — Но пусть не думают, что ослушников минует кара! — Тохтамыш грозно сжал руку в кулак. — Ты должен напомнить им об этом. Ты должен сделать так, чтобы ни одного нукера не осталось в Крыму, чтобы все выступили на Москву! Если мое повеление будет исполнено, тебя ждет большая награда. Но если… — Великий хан замолк на полуслове и, прикрыв глаза, взмахнул рукой, давая знать Алиману, что тот может удалиться.