Читать книгу "Джанки - Уильям Сьюард Берроуз"

Рой стал таким кремнистым джанки, что для того, чтобы держаться с ним наравне и получать свою долю, мне и Герману приходилось колоть больше, чем нам требовалось. Экономя джанк я стал пускать по основной, да и кроме того, немедленный приход оказался гораздо лучше. С выдачей по рецептам у нас была куча обломов. Большинство аптек выдавало морфий по рецептам только два, а то и один раз, во многих и того не делали, просто посылали. Лишь в одной мы каждый раз затаривались, и, в конце концов, всё стали сносить туда, невзирая на совет Роя распылять по разным местам, чтобы инспектору было труднее их вычислить. Слишком уж напряжно было таскаться от одной аптеки к другой, так что обычно мы закруглялись принося их в одно и тоже место. Я научился тщательно прятать свой продукт – «заныкивать», как говорят «по фене». Рою и Герману никак не удавалось обнаружить и немного попользоваться.

Взять джанк спрятанный другим джанки – значит «раскрутить (кинуть, поставить) его на заначку». Уберечься от этой формы воровства, особенно если торчишь вместе, довольно трудно, потому что джанки прекрасно знают, где искать заначки. Некоторые таскают свой продукт на себе, попадая, таким образом, в случае полицейского шмона, под статью за хранение.

Приступив к ежедневному употреблению джанка, часто по несколько раз, я перестал пить и шляться по ночам. Когда сидишь на опиатах, то не пьёшь. По всей видимости, тело, в клетках которого остаётся много джанка, не переваривает алкоголь. Спиртное остаётся в желудке, медленно вызывая тошноту, заторможенность, головокружения и никаких тебе приходов, просто хреново. Опиаты могли бы стать незаменимым, верным средством для лечения алкоголиков. Перестал я также принимать ванну. Когда торчишь, ощущение воды на коже, по некоторым причинам, неприятно. Принять душ или ванну джанки можно заставить только по принуждению. Масса чепухи была написана о мнимых изменениях, которым подвергаются люди, как только садятся на наркоту. Ни с того ни с сего наркоман смотрит на себя в зеркало и не узнает. Настоящие изменения трудно точно определить – они не застывают в зеркальном отражении. Дело в том, что как только начинает прогрессировать привыкание, наркоман вступает в «мертвую зону». Он вообще не осознает, что сел. «В подсадке нет необходимости», – говорит он, – «если ты осторожен и соблюдаешь некоторые правила, такие как вмазка через день». Но в действительности эти правила не соблюдаются, и каждый дополнительный укол расценивается как исключительный. Все наркоманы, с которыми я общался, утверждают, что были весьма удивлены, задним числом обнаружив первую подсадку. А многие относили появившиеся симптомы к каким-либо другим заболеваниям.

Как только привыкание вступает в свои права, для торчка перестают быть значимыми все остальные интересы. Жизнь сводится к джанку, дозе и предвкушению следующей, «заначкам», рецептам, иглам и машинкам. У наркомана часто появляется сугубо личное ощущение, что ведет он нормальный образ жизни, а джанк – это только побочное явление, незначительный эпизод. Он не осознает, что уже выбрался из потока своей «вне джанковской» жизнедеятельности. И вот только тогда, когда иссякают денежные ресурсы, он понимает, что значит для него джанк.

– Почему же вам были нужны наркотики, мистер Ли? – вопрос этих идиотов-психиаторов. Ответ таков: «Джанк мне нужен, чтобы вставать утром с постели, побриться и позавтракать. Мне он необходим, чтобы оставаться в списке живых».

Разумеется от отсутствия джанка, джанки, как правило, не умирают. Но в чисто буквальном смысле слезание приводит к смерти зависящих от джанка клеток и замену их новыми, которым он не нужен.

Рой со своей старухой переехал в тот же дом. Каждый день после завтрака мы собирались в моей квартире, планируя суточное расписание нашей джанк-программы. Один из нас обязательно должен был наведаться к коновалу. Рой всегда старался переложить эту задачу на наши плечи, прибегая к всевозможным отмазкам: «Сейчас я идти не могу, ведь мы с ним недавно поцапались. Но слушай, что ты напрягаешься… Я же врубил тебя во всю трепотню». В другом варианте, он пытался раскачать меня или Германа на раскрутку нового объекта: «Да это верняк! Как пить дать выпишет, только не мели чушь и не провоцируй его на отказ. Сам пойти не смогу».

Как-то один из его верняковых коновалов вышел на меня по телефону. На мое взволнованное сообщение Рой глубокомысленно изрек: «Ага… думаю, чувак на крючке. Кто-то кинул его на лекарства несколько дней назад». После этого я стал держаться подальше от незнакомых дубарей. Но вскоре заартачился наш бруклинский мальчик.

* * *

Рано или поздно накрываются все мазовые коновалы. И вот однажды, когда Рой пришёл за своим рецептом, наш основной выдал нижеследующую сентенцию:

– Этот, несомненно, будет последним, а вам, ребята, советую на время затаится. Вчера ко мне заходил инспектор. У него есть все рецепты, которые я вам выписывал. Предупредил, если я выпишу ещё что-нибудь в этом роде, то потеряю рабочую лицензию, так что здесь вместо сегоднешнего – вчерашнее число. Скажешь аптекарю, что вчера приболел и не смог зайти по нему купить. Вы ведь указали мне в рецептах липовые адреса, а это нарушение 334-й статьи «Закона об охране общественного здоровья». Не говорите потом, что я вас не предупреждал. И ради бога, молчите обо мне, если вас будут допрашивать. Это может стоить профессиональной карьеры. Вы ж понимаете, с вами, ребята, я всегда был справедлив. Хотел остановиться уже несколько месяцев назад, но просто не мог бросить вас на произвол судьбы. А посему давайте спокойно расстанемся. Вот тебе рецепт и больше никогда сюда не приходи.

Рой вернулся на следующий день. На защиту фамильной чести врач предусмотрительно вызвал своего шурина. Тот обошелся без сантиментов. Схватив Роя сзади за воротник куртки и ремень, выкинул его на тротуар.

– Если ещё раз припрешься сюда доставать доктора и попадешься мне на глаза, костей не соберешь, – предупредил он.

Десятью минутами позже появился Герман и напоролся на схожий прием. Но оказался непромах: вытащив из-под куртки шелковое платье (насколько я помню, кто-то впарил нам за три грана морфия краденые женские шмотки) он галантно обратился к докторской жене, которая спустилась вниз посмотреть, что означает вся эта кутерьма. «Полагаю, что вам понравится это платье» – вот так Герману удалось ещё раз переговорить с врачом, выписавшим действительно последний рецепт. Три часа он мотался по аптекам, пока не затарился. Наша постоянная была строго предупреждена инспектором и больше там по этим рецептам не выдавали. Её хозяин ограничился полезным советом: «Мужики, вам бы лучше исчезнуть. Сдаётся мне, у инспектора уже на всех вас есть ордера».

Наш коновал завязал окончательно. Разделившись, мы прочесали весь город. Обошли Бруклин, Бронкс, Куинз, Джерси-Сити и Ньюарк. И не смогли купить даже пантопон. Будто все врачи знали нас в лицо и ждали только одного, что когда ты войдешь к ним в кабинет, они выдадут заранее заготовленную фразу: «Это совершенно невозможно». Как если бы каждый врач Большого Нью-Йорка неожиданно дал обет никогда больше не выписывать наркотических рецептов. Джанк таял на глазах. Становилось очевидным, что мы окажемся в полной прострации через считанные часы. Рой решил выбросить белый флаг, отправившись для «тридцатидневного лечения» на Райкер-Айленд. Там и речи не могло быть о реабилитации. Они ничего не дают из джанка, не всегда даже снотворное. Наркоману предлагается лишь тридцатидневная отсидка. Помещение всегда переполнено.