Читать книгу "Меморист - М. Дж. Роуз"

— Фремонт, — вмешалась Эрика, — вы действительно предлагаете отказаться от расследования из-за возможных религиозных последствий? — Ученая была в ужасе.

— Разумеется, нет, — успокоил ее Фремонт. — Я просто хочу сказать, что на карту поставлено слишком много, и мы должны двигаться медленно, осторожно, не привлекая лишнего внимания.

— Что ж, если письмо окажется подлинным… — Голос Эрики снова наполнился надеждой и воодушевлением. — Тогда сама шкатулка может быть указанием на то, где спрятана флейта. Не следует ли нам приготовиться выкупить ее и письмо на аукционе, намеченном на следующую неделю?

— Но письмо было спрятано, — возразил Фремонт. — О нем никому не известно. Вы сообщили о его существовании, ведь так?

— Конечно, не сообщил. И не собираюсь сообщать, — ответил Джереми. — Хелен Хоффман дала свое согласие на то, чтобы я проверил подлинность шкатулки, но дальше этого речь пока не шла.

Но Эрика их больше не слушала; мысленно она уже шагнула за аукцион к тому, что будет потом.

— Если в письме говорится правда и флейта не была уничтожена, возможно, здесь, в Вене, спрятан инструмент воздействия на память. Мы должны его найти. Инструмент памяти… — В ее голосе прозвучало благоговейное почтение. — Это невозможно представить.

Однако на самом деле все трое отчетливо представляли себе, что это может значить. Как и еще один член общества; не замеченный никем, он сидел, затаившись, в темном углу библиотеки с самого начала встречи, жадно ловя каждое слово.

ГЛАВА 6

Вена, Австрия

Четверг, 24 апреля, 18.30

Давид Ялом вытащил серую надувную лодку из-за сталагмита, где спрятал ее два часа назад, после того как переправился через подземное озеро. Что-то было не так. Лодка определенно была сдута. Перевернув ее, Давид увидел на днище четыре коротких параллельных разреза.

— Черт побери, как такое могло случиться? — указал он на испорченную лодку.

Нагнувшись, Ганс Вассонг изучил дыры.

— Скалы здесь острые. Наверное, ты распорол днище, когда вытаскивал лодку на берег.

— Нет, я хорошо помню, что поднимал лодку. Именно по этой причине я и не тащил ее волоком. — Давид снова посмотрел на изуродованное днище. — К тому же разрезы слишком ровные, чтобы их могли оставить острые камни. — Он лихорадочно осмотрел пещеру. Луч его галогенного фонаря судорожно заплясал на каменных сводах. — Это сделал человек. Здесь кто-то есть, Ганс.

— Это невозможно.

— Ты уверен? За тобой никто не следил?

— За мной никто не следил, — настаивал Ганс. — За мной? Ты сам подумай, что говоришь!

— В таком случае, что тут произошло?

— Быть может, это крысы.

Давид направил луч фонаря прямо в светло-карие глаза Вассонга. В своей статье он как-то назвал их поразительно добрыми, и вот сейчас вспомнил об этом.

— Говоришь, крысы, Ганс?

— В этих катакомбах обитают тысячи грызунов, ты сам их видел. Определенно, эти следы могли оставить своими когтями крысы. Причин для беспокойства нет. Ты напрасно тревожишься — пойми, я тебя ни в чем не виню, на твоем месте любой другой вел бы себя ничуть не лучше. Но у нас по-прежнему остается моя лодка. Если бы речь шла о чем-то подозрительном, мою лодку тоже испортили бы. Веревка у нас длинная, так что мы привяжем лодку, я переправлюсь через озеро, а потом ты притянешь лодку к себе и переправишься следом.

Другого выхода не было. Из-за геотермальной активности под дном озера вода была на тридцать процентов теплее температуры человеческого тела. В такой горячей воде можно было свариться заживо.

— Ты проверил? Твоя лодка точно не испорчена?

Но вторая лодка была цела.

Вассонг достал из рюкзачка моток веревки и привязал один конец к литому пластмассовому кольцу, закрепленному на резиновом борту.

— Все будет замечательно, — сказал он, дергая за веревку, чтобы проверить, прочно ли затянут узел.

Покончив с этим, Ганс снял очки, вытер их о бандану, затем вытер лоб и, наконец, снова надел очки.

— Как только я переправлюсь на ту сторону, я подам тебе сигнал, и ты потянешь лодку обратно. — Взяв веревку, он бросил ее Давиду.

Провожая взглядом Вассонга, гребущего по водной глади в окружении облака пара, Давид размышлял о том, может ли крыса когтем разодрать толстый полихлорвинил. Словно реконструируя события, для того чтобы написать газетную статью, он мысленно повторил все свои действия, когда они с Гансом достигли берега и вытащили лодки из воды. Было ли у Ганса время, чтобы распороть днище? И если это действительно сделал он, то с какой целью? У Давида спина взмокла от пота. Он уже снял куртку. Теперь он расстегнул рубашку и промокнул рукавом лоб. Раскрыв рюкзачок, схватил последнюю бутылку воды и допил то немногое, что в ней оставалось. Они захватили припасы только на один день, и этот день подходил к концу.

Давид прислушался к равномерному плеску весел.

Подойдя к подземному озеру, они с Вассонгом не теряли ни минуты. Быстро надули лодки, собрали весла, переплыли на противоположный берег, спрятали лодки и двинулись дальше. Нет, вдруг вспомнил Давид, они останавливались. Ему нужно было записать на диктофон указания, чтобы он смог найти дорогу, когда вернется сюда один на следующей неделе. А чем в это время занимался его товарищ?

Давид напряг память. Он думал о том, что произошло несколько часов назад, но ему вспомнилась другая ночь. Перед сегодняшним днем он последний раз пользовался диктофоном почти год назад. Давид прослушивал записанное интервью, спеша закончить статью о беспорядках в секторе Газа. Он то и дело пользовался ускоренной перемоткой вперед, пытаясь найти последнюю цитату. Давид посмотрел на часы — времени было уже 18.02, и он подумал: «Я опаздываю. Мне нужно поторопиться», даже не подозревая о том, что к этому времени вся его семья уже была мертва. Погибла при взрыве бомбы, брошенной в дом во время празднования дня рождения сына. Подарок от Ахмеда Абдула за то, что Давид просто выполнял свою проклятую работу.

За две недели до этого он подготовил материал о ФНОП — Фронте национального освобождения Палестины, первым предав огласке информацию о том, что эта террористическая организация находится на грани краха и что глава группировки, Надир Абдул, брат Ахмеда, будет в самом ближайшем времени смещен со своего поста. Через двадцать четыре часа после того, как статья вышла в свет, Надир покончил с собой. Через двенадцать часов после его похорон Давиду пригрозили смертью. Не желая рисковать, газета, в которой он работал, наняла лучшую частную охранную фирму для защиты своего сотрудника и его семьи.

В живых остался только Давид, в тот вечер опоздавший на праздничный ужин. Бог, в которого он больше не верил, сыграл с ним садистскую шутку, сохранив ему жизнь. Но что это была за жизнь, когда каждую минуту каждого дня у Давида перед глазами в замедленном темпе, раз за разом прокручивались образы того, как он находит на месте взрыва изуродованные останки близких, с каждым новым повтором становясь все более жуткими? Считалось, что время воздействует на память совсем не так. Оно должно было сглаживать острые края, смягчать все самое страшное.