Читать книгу "Вендетта - Оноре де Бальзак"

Однажды вечером Джиневра услышала условный сигнал: Луиджи легко постукивал булавкой по переборке; коснись ее паук, развешивая свою паутину, он произвел бы не больше шума; это постукивание означало, что затворник просит позволения выйти из своего убежища. Итальянка окинула беглым взглядом мастерскую и, не заметив крошки Лоры, ответила утвердительным сигналом. Отворив дверь и увидев ученицу за мольбертом, Луиджи отпрянул. Джиневра удивленно оглянулась по сторонам, обнаружила Лору и, подойдя к ее мольберту, сказала:

— Как поздно вы работаете, дорогая! По-моему, эта головка вполне закончена. Остается только положить еще один блик — вон там, на верхней пряди волос.

— Может, вы будете так добры, — с волнением сказала Лора, — подправить мою копию? У меня хоть останется память о вас...

— Охотно, — ответила Джиневра, рассчитывая таким образом спровадить Лору. — А я думала, — продолжала она, накладывая легкие мазки, — что от мастерской до вашего дома очень далеко.

— О Джиневра, я ухожу совсем, ухожу навсегда! — печально ответила Лора.

Случись это месяц назад, итальянка ближе приняла бы к сердцу горестные слова подруги.

— Вы расстаетесь с господином Сервеном? — спросила она.

— Джиневра! Разве вы не замечаете, что с некоторых пор здесь никто не бывает, кроме нас с вами?

— Правда, — ответила Джиневра, точно ее вдруг осенило. — Что же случилось? Неужто все наши девицы заболели или замуж повыходили? Или, может быть, у всех отцы прислуживают при дворе?

— Все бросили господина Сервена, — ответила Лора.

— Отчего же?

— Из-за вас, Джиневра.

— Из-за меня? — повторила дочь Корсики, встав с угрожающим видом и гневно сверкнув глазами.

— О, только не сердитесь, Джиневра, милая! — горестно сказала Лора. — Маменька тоже хочет, чтобы я ушла из мастерской. Все наши девицы донесли родителям, что у вас какая-то любовная история, что господин Сервен попустительствовал тому, чтобы молодой человек, который вас любит, прятался в чулане; но я никогда не верила этим сплетням и ничего не говорила матери. А вчера вечером госпожа Роген встретилась с нею на балу и спросила, посылает ли она еще меня сюда на уроки, а когда маменька сказала, что посылает, то госпожа Роген пересказала ей все выдумки наших девиц. Маменька очень меня бранила, говорила, что я обманула ее доверие, потому что не могла всего этого не знать, а между матерью и дочерью должно быть полное доверие. О Джиневра, дорогая моя, как жалко, что мне нельзя больше быть вашей подругой, ведь вы для меня образец во всем!

— Наши пути еще встретятся, девушки ведь выходят замуж, — сказала Джиневра.

— Когда они богаты, — ответила Лора.

— Приходи ко мне, мой отец богат.

— Джиневра, — сказала растроганная Лора, — госпожа Роген и моя мать собираются завтра устроить сцену господину Сервену, надо его предупредить об этом.

Если бы рядом с Джиневрой ударила молния, это б меньше ее поразило, чем такое известие.

— Им-то что за дело до этого? — наивно спросила она.

— Все находят, что это очень нехорошо. Маменька говорит, это безнравственно.

— А вы как думаете, Лора?

Девушка только взглянула на Джиневру — и обе поняли, что думают одинаково; дав волю слезам, Лора бросилась на шею к подруге.

В эту минуту вошел Сервен.

— Мадемуазель Джиневра, — в восторге воскликнул он, — я кончил картину, сейчас ее покрывают лаком! Но что у вас тут? Видно, наши девицы устроили себе каникулы или уехали за город?

Лора вытерла слезы и, простившись с Сервеном, ушла.

— Уже несколько дней мастерская пуста, — ответил Джиневра, — и наши девицы больше не придут.

— Вот как!

— О, не смейтесь, послушайте! — продолжала Джиневра. — Это из-за меня; я невольная виновница того, что ваша репутация погибла.

Усмехнувшись, маэстро прервал свою ученицу.

— Моя репутация! Да через несколько дней картина будет на выставке!

— Речь идет не о вашем таланте, а о вашей нравственности. Ваши ученицы поспешили оповестить всех, что Луиджи все время сидел здесь взаперти, что вы попустительствуете тому, чтобы... тому, чтобы мы любили друг друга.

— Тут есть доля правды, — ответил Сервен. — И все же мамаши наших девиц — попросту ханжи! Приди они поговорить со мной, все бы разъяснилось. Но огорчаться из-за этого я и не подумаю. Жизнь слишком коротка!

И маэстро щелкнул пальцами над головой.

В комнату вбежал Луиджи, слышавший часть этого разговора.

— Вы потеряете всех своих учениц, — сказал он в волнении, — и разоритесь из-за меня!

Художник соединил руки Джиневры и Луиджи.

— Вы ведь поженитесь, дети мои? — спросил он с трогательным простодушием.

Оба потупились; молчание было их первым признанием в любви.

— Итак, — продолжал Сервен, — вы будете счастливы, правда? А разве есть что-нибудь, чем не стоило бы поступиться ради счастья таких двух людей, как вы?

— Я богата, — сказала Джиневра, — и вы позволите мне возместить...

— Возместить! — вскричал Сервен. — Но когда станет известно, что я пал жертвой клеветы каких-то дур и прятал у себя осужденного... да все парижские либералы будут посылать ко мне дочек! И тогда, может быть, я буду вашим должником...

Луиджи безмолвно пожимал руку своему покровителю. Потом, справившись с волнением, растроганно сказал:

— Стало быть, вам я буду обязан всем моим блаженством?

— Будьте счастливы, соединяю вас, — сказал художник, с комической торжественностью возлагая руки на головы влюбленных.

Эта театральная шутка положила конец их умилению. Все трое, смеясь, посмотрели друг на друга. Итальянка сжала руку Луиджи с той силой страсти, с той непосредственностью чувства, которая вполне соответствовала нравам ее родины.

— Послушайте-ка, дети мои, — сказал Сервен, — уж не воображаете ли вы, что все сейчас обстоит как нельзя лучше? Так вот, вы ошибаетесь!

Влюбленные посмотрели на него с удивлением.

— Успокойтесь, я единственный, кто потерпел от ваших проказ. Вот только госпожа Сервен у нас немного чопорна, и, по правде говоря, я не знаю, как мы все это с ней уладим.

— Господи! Я совсем забыла! — спохватилась Джиневра. — Ведь завтра к вам явятся госпожа Роген и мать Лоры, чтобы...

— Понимаю, — прервал ее художник.

— Но вы сумеете восстановить свою честь, — продолжала девушка, гордо вскинув голову. — Господин Луиджи, — она лукаво на него посмотрела, — как будто бы не должен больше питать ненависти к правительству короля? Ну, вот, — продолжала она, убедившись, что он улыбается, — завтра утром я подам прошение одному из самых влиятельных лиц в военном министерстве, человеку, который ни в чем не может отказать дочери барона Пьомбо. Мы добьемся неофициального помилования для майора Луиджи: эти люди не захотят ведь признать за вами чин полковника! А вы, — прибавила она, обращаясь к маэстро, — посрамите мамаш моих добрейших подруг, сказав им правду.