Читать книгу "Не по сценарию - Ольга Журавлёва"

особенно полюбившиеся мне. Тени оставленных на ночь декораций казались мне пришельцами из моих миров. Они несомненно были помощниками, подыгрывая моей фантазии, а темный зал с рядами кресел казался наполнен благодарными зрителями, ради которых я каждый раз перевоплощался.

Я с детства свыкся с пороками, грехами и страстями, царящими внутри этих стен, уже тогда став их частью. Приглядывался к обитателям и их жизни, исследовал самые потаенные уголки старого здания, присутствовал на репетициях и спектаклях, наблюдая то из-за кулис, то из зрительного зала.

А еще я стал рано и с упоением читать. Мне хотелось проговаривать любимые монологи полностью, а не вспоминать отрывками. Литературный мир захватил меня без остатка, рано познакомив с судьбами совсем не детских героев, с их любовью, жестокостью, влечениями, предательством и искушенностью в жизни.

Как все дети, я, разумеется, ходил в школу, но уже тогда считал себя чужим среди одноклассников, как-то иначе глядя на весь мир, будто бы пропуская его сквозь пыльную призму театральной жизни. Как будто они все наблюдали события из зрительного зала, а я — из-за кулис. Мне бывало скучно играть со сверстниками, их забавы казались мне слишком детскими, наивными, простыми. Я ощущал себя старше и, чего греха таить, значительнее и умнее прочих. Удивительно, но ровесники это чувствовали и тянулись ко мне, к моей необычности, моей властной, неколебимой уверенности в своей правоте, и это казалось мне единственно правильным отношением к себе.

В школе я ни с кем не сблизился по-настоящему, не завел друзей, ведь для них всех театр был всего лишь зданием со сценой, но не всей жизнью. Но я все же снизошел до этих мальчишек, заглядывающих мне в глаза и ищущих в них одобрения. Не то из тщеславия, не то просто из любопытства, я решил не игнорировать этот чужой мирок обычных людей, к которому я не принадлежал, но старался изучить получше. Неизменным оставалось одно: что бы ни происходило в моей жизни, я непременно возвращался в театр, к своему миру, все лучше и лучше оттачивая выбранные для себя роли.

Однажды мое вдохновенное, но, пожалуй, излишне пафосное и страстное выступление застала Регина, одна из ведущих актрис театра. Из-за достижения вехи в сорок пять лет, на сцене ее потеснила моя маман. Регина стала играть другие роли, более подходящие ее возрасту, но она никак не могла смириться со своим увяданием. Из-за этой профессиональной ревности у них с Марьяной часто вспыхивали конфликты. Впрочем, Регина к тому времени имела влияние на многие вещи, которого у моей матери тогда не было, и я искренне не понимал, чем, собственно, женщина недовольна. Ее опыт и влиятельность, на мой неискушенный взгляд, стоили ушедшей молодости.

В тот вечер я отыгрывал монолог графа Монте-Кристо, когда Регина, лениво аплодируя, вышла из тени затемненного зала и медленно приблизилась к сцене. Я так и не понял, как долго она за мной наблюдала и, помнится, смутился в первый момент, прервав себя на полуслове. Она заговорила первой.

— Ты хорошо играешь, Арт. Хочешь выступать на сцене по-настоящему?

— Разумеется, — с нахальным вызовом недоросля, подогретым смущением, заявил я. Я был невероятно горд этой немудреной похвалой опытной актрисы, а может быть, даже хотел впечатлить ее еще больше. А по неопытности лет не заметил томных ноток в ее голосе.

— Я могу повлиять на это. Хочешь? Пойдем со мной, расскажу, что можно для этого сделать.

Неправда, что своих целей через постель добиваются только женщины. Успешные дамы имеют не меньшее влияние на судьбы молодых амбициозных мальчиков, даруя покровительство в обмен на молодую горячую кровь. Я, впрочем, в покровительстве не нуждался, но Регина считала иначе, эгоистично возжелав страсти молодого любовника. Мне было пятнадцать.

Вид бесстыдно обнаженного женского тела решил все за меня, ведь я еще не знал, как справляться со своими гормонами. Зато Регина прекрасно знала все о наслаждениях, и порочно атакуя своими руками, губами, плотью, без зазрений совести забрала мою невинность. Первый мой раз был душным, быстрым, влажным и очень неумелым. Но Регина осталась довольна, ведь ее, пресыщенную разными удовольствиями, мало интересовало само соитие. Ей нужна была моя слабость, ее возбуждал сам факт обладания мной, а моя неопытность лишь раззадоривала.

Регина сдержала слово, и мне дали выход. Это был мой первый раз на настоящей сцене. Я играл пажа, и моя роль не предполагала ни слов, ни даже действий, а на сцене я провел не дольше трех минут. Но это сладостное, ни с чем не сравнимое ощущение публики, глядящей на тебя сотнями глаз, навсегда запечатлелось в моем сознании и больше никогда не отпускало. Наверное, с того самого момента я оказался окончательно пленен порочным и загадочным миром театра, и им же насквозь отравлен.

Вспоминая позже свой опыт с Региной, я понимал, что должен благодарить судьбу, ведь актриса, несмотря на возраст, сумела сохранить упругую грудь, тонкую талию и свежесть лица. Мужчина ее возраста, а может даже моложе, нашел бы ее зрелость пленительной и соблазнительной. Но тогда мне, пятнадцатилетнему подростку, Регина казалась старухой, и после я метался ночью в стыдливой горячке, пытаясь ответить на мучивший меня вопрос: «Зачем она это сделала?»

Ответ пришел лишь много лет спустя, когда у меня стало достаточно опыта, чтобы разбираться в подобных вещах. Регина всего лишь испугалась, что молодость от нее уходит. Она хотела с помощью молодого мальчика получить подтверждение, что все еще желанна и молода. Ну и, скорее всего она считала, что насолит моей матери за отобранный успех, если совратит ее несовершеннолетнего сына. Знала бы она, насколько Марьяне было бы на это плевать, узнай она!

Несмотря на разрывающие меня чувства, я получил еще много жарких встреч с Региной, и это были уже осознанные шаги с моей стороны. Я не хотел ее по-настоящему, всей душой, но всего лишь пытался избавиться от той жгучей краски, заливавшей мое лицо каждый раз, когда видел ее бесстыжие улыбки и взгляды, намекавшие на наш с ней секрет. Мне удалось заглушить свой стыд, очень скоро я понял, что случившееся больше не имеет надо мной власти. Ранимая душа ребенка начала покрываться тонкой корочкой цинизма, ограждая и защищая ее от потрясений взрослого мира. И как только я понял, что меня больше не мучают мысли о нашей с ней связи, я жестко и решительно прекратил наши странные, нездоровые отношения, несмотря на то, что Регина пыталась меня удержать и уговорить хотя бы еще на несколько интимных встреч.

С годами циничная оболочка