Читать книгу "Завоевание куртизанки - Анна Кэмпбелл"

Если она сумеет достаточно быстро и достаточно далеко убежать отсюда, то наверняка Кайлмор не последует за ней. В Британии найдется тысяча мест, где можно спрятаться. А может, уехать за границу? В Америке он никогда не найдет ее. Или в Новом Южном Уэльсе. Или в дебрях Борнео, если дело дойдет до этого.

Дрожащими руками Верити схватилась за шляпку и вдруг опомнилась. Она не может сбежать только в том, что надето, и с несколькими монетами в ридикюле. Раздавшийся грохот – вероятно, от стула, брошенного на каменный пол кухни, – все решил за нее.

Герцог не имел на нее никаких законных прав. Как Сорайя она ни в чем не уступала ему. Верити была не слабее. Она набрала в грудь воздуха и направилась на кухню.

Герцог придавил Бена к стене и прижал поперек его горла свою трость. Верити остановилась в дверях. При виде любовника, которого так давно не видела, она чуть не задохнулась от страха.

– Давай же, лживый ублюдок. Ударь меня! Тебе же этого хочется, – тихо и насмешливо издевался Кайлмор над братом. – Ударь же меня, ради Бога.

– Ты этого хочешь, да? – Слава Богу, Бен не поднимал сжатых в кулаки рук. – Но судьи не одобряют, когда низшие по положению бьют проклятых высших. Я не хочу, чтобы меня повесили из-за вашей развратной смазливой рожи, ваша светлость. – Последнее было сказано с глубоким презрением.

Улар тростью по адамову яблоку заставил Бена замолчать.

– Если тебя не повесят за это, видит Бог, повесят за что-нибудь другое.

– Прекратите, – твердо сказала Верити. Несмотря на внешнее спокойствие, она дрожала от ужаса. – Умоляю вас, в этом нет необходимости!

Но ни один из них даже не взглянул на нее. Герцог все тем же тихим, издевательским, угрожающим топом продолжал:

– Каково же это – знать, что она так долго отдавала мне все и выпрашивать объедки со стола другого мужчины? А ты слушал под дверью ее тихие сладкие стоны и вздохи, когда она делала то, чего я хотел от нее?

– Я сказала, прекратите! – уже резко и настойчиво повторила Верити.

Герцог узнал их тайну – иначе как бы он их нашел? И явно ошибался, пылая гневом из-за ее отношений с бывшим слугой.

Бен презрительно улыбнулся.

– Ты для нее был ничем, только славной большой кучей денег. Каждый стон и вздох стоил золота. Золота для нее и золота для меня. Ну и что, милорд, все еще чувствуешь себя чертовски знатным и всемогущим?

Верити взглянула на свою служанку, которая со смешанным чувством любопытства и ужаса жадно наблюдала из угла за происходящим. Чем бы ни закончился этот день, шансы Верити остаться в Уитби в роли уважаемой вдовы испарились. Но прежде, чем беспокоиться об этом, ей надо как-то помешать герцогу убить Бена.

Кайлмор ответил Бену насмешливой улыбкой, хищно скривившей его губы.

– Может быть, это тебя она дурачила. В то время как ты своими грязными руками осквернял эту совершенную белую плоть, она лежала, мечтая о настоящем мужчине.

Лицо Бена исказилось от отвращения.

– Ты? Настоящий мужчина? Ты всего лишь хандра и тщеславие, наряженные в яркие тряпки. Когда ей хотелось настоящего мужчину, она знала, к кому обратиться.

Господи, если она сейчас ничего не сделает, прольется кровь. Атмосфера стремительно накалялась, и схватка казалась неизбежной. Если Бен был тяжелее герцога, то зато худощавое тело Кайлмора было гибким и сильным.

– Послушайте, вы, идиоты! – Дрожащими руками она схватила большое сине-белое блюдо, стоявшее на кухонном столе возле двери.

– Я убью тебя. – Невероятно, но Кайлмор не повысил голоса.

Она знала: если брат сделает хоть малейшее движение, герцог без колебаний расправится с ним. В трости была спрятана шпага. Однажды в Кенсингтоне он показал ей, как это сделано.

– Так кого же повесят, ваша светлость? – язвительно спросил Бен.

Дело зашло слишком далеко.

– Вы оба ведете себя как мальчишки! – Она подняла блюдо и с силой швырнула его об каменный пол.

Звук бьющейся посуды прогромыхал в неожиданно наступившей тишине.

Наконец Верити привлекла к себе внимание. Герцог повернулся к ней, его синие глаза потемнели от гнева. Бен тоже взглянул в ее сторону, хотя трость герцога все еще не давала ему повернуть голову. Верити поняла, что за все время ссоры ни один из них действительно не заметил ее появления.

Она взяла себя в руки и заговорила с той властностью женщины, которая когда-то была великой Сорайей.

– Бенджамин Эштон, перестань дразнить его. Мы и так в беде, А вы, ваша светлость, отпустите его.

Кайлмор усмехнулся.

– Просите за своего любовника, мадам?

Она сдержала желание разбить еще какую-нибудь посуду.

– Он – не мой любовник. – Затем, мгновенно забыв об уважении к его высокому титулу, резко бросила: – Он – мой брат, проклятый вы дурень.

«Брат». Странно, Кайлмор даже не усомнился в правдивости ее заявления.

Он обвел взглядом почти пустую маленькую кухню. Он ничего не замечал, когда ворвался сюда и увидел ненавистного Бен-Ахада, который явно вел себя так, как будто находился дома. Кайлмором владело только желание убить. Несоответствие этого вполне приличного, но едва ли роскошного дома месту, достойному его блестящей драгоценной Сорайи, не укладывалось в голове.

– Да, мой брат. – Верити шагнула вперед и поставила на место стул, который герцог опрокинул, бросившись на своего соперника.

Только соперник оказался совсем не соперником. А эта химера мучила его днем и ночью.

– Отпустите его. Эта ссора между вами и мною, – сказала Сорайя.

Вопреки всей ненависти к ней, которую Кайлмор испытывал после ее побега, этот чуть хрипловатый голос подействовал на его измученную одинокую душу как дождь на пересохшую землю.

Герцог опустил трость, и Бен-Ахад – Бен Эштон, – тяжело дыша, прислонился к стене. Враждебный взгляд черных глаз, знакомых Кайлмору как глаза слуги-араба, остановился на незваном госте.

– Убирайся, – прохрипел Бен.

– Успокойся, Бен, – устало сказала Сорайя. Она взглянула на служанку. – Марджори, пожалуйста, убери в кухне. – Она повернулась к Кайлмору. – Не последует ли ваша светлость за мной? Бен, оставайся здесь. Я хочу поговорить с герцогом наедине.

Кайлмор сдержал улыбку. Она сумела превратить драму шекспировского масштаба в домашнюю комедию. Он шел за этой прямой, облаченной в черное фигурой по коридору, ведущему в уютную гостиную. Открытие, что его экзотическая любовница прикрывается буржуазной и явно целомудренной респектабельностью, выходило за пределы его воображения.

С поднятой головой Сорайя повернулась к нему. Он мог бы ей сказать, что она напрасно тратит время, пытаясь слиться с этой тусклой обстановкой. Никто, ни один мужчина никогда бы не поверил, что она рождена для чего-то иного, а не для греха.