Читать книгу "Любовь от бездеятельности (Записки неврастеника) - Петр Кара"

стемнеет, я начинаю думать о Саше, глядя в темный угол комнаты, стараясь вызвать в воображении ее образ. Вдруг мелькнет ее лицо; стараешься вглядеться в него, но оно точно боится моего взгляда и остается как-то в стороне; моргнешь, а образ ее уже исчез. Перед глазами снова пустая комната. С улицы доносится однообразный шум дождя.

Болезненно сжимается сердце; хочется упасть и биться, биться головой о пол до потери сознания....

2 октября.

Сегодня хозяйка прислала ко мне стекольщика вставлять зимние рамы. Я смотрел, как он работал. Когда он стал законопачивать щели, мне вспомнилось, как недавно в это окно врывался весенний воздух, а я сидел на подоконнике и мечтал о будущем. Стекольщик ушел. На полу остались куски пакли и ваты. Пахло замазкой. Я оделся и вышел на улицу. Ветер шумел верхушками деревьев и сильно бил по лицу круглыми каплями дождя. Улицы точно превратились в реки: в лужах отражались освещенные окна домов и длинные вереницы фонарей. Я долго бесцельно бродил по городу. Пальто промокло насквозь; хотелось зайти куда-нибудь погреться. На одной из улиц я наткнулся на вывеску «фонограф». Я заглянул в окно; большая лампа ярко освещала комнату, с завешанной красным кумачем дверью; посреди нее стоял фонограф, а вокруг несколько кресел. От комнаты так и веяло теплом. Я зашел.

— Пожалуйте, сейчас начинается! — сказал какой-то субъект, указывая мне рукой на кресло.

Около фонографа сидела дама и две девочки. Я сел и вложил в уши трубку.

Соловьем залетным

Юность пролетела,

Волной в непогоду

Счастье прошумело...

пел чудный тенор.

Все завертелось у меня перед глазами. Я облокотился на спинку кресла. Мне вспоминались ночь на поезде и Сашины клятвы. А песнь все звучала:

Золотое время

Было да сокрылось,

Сила молодая

С горем износилась...

— Еще прикажете что-нибудь поставить? — спросил тот же субъект.

Я очнулся, расплатился и пошел снова бесцельно бродить по мокрым и скользким от грязи тротуарам. Машинально подойдя к окнам Сашиной квартиры, я заглянул в окно, но в комнатах было темно.

— Нет ли ее в спальне? — подумал я и пошел во двор. Пройдя через маленькую калитку в сад, расположенный за домом, я подошел к окну. Там было светло, но занавеска была завернута, и я ничего не видел, кроме потолка с зайчикам от лампы. Я оглянулся. Передо мной стояла широко разросшаяся яблоня с ярко освещенной верхушкой; под ней лежал ломаный стул. Я подставил его к стволу яблони и взялся за ветвь, чтобы на него встать. Дождь с шумом полился с листьев. Еще сильнее застучало сердце. Дождавшись, когда шум утих, я встал на стул и начал пристально смотреть сквозь ветви на освещенное окно; там в комнате, спиной к окну стояла какая-то девица и смотрела на Сашу, а та с улыбкой поглядывала в в зеркало, устраивая из своих коротких волос высокую прическу.

Я спрыгнул со стула, постоял немного, смотря на окно, и пошел домой. Перед глазами у меня стояло окно, а за ним веселая смеющаяся Саша с какой-то маленькой головой от приколотых волос, раньше рассыпавшихся по плечам.

— Она смеется, она счастлива, а я так страдаю! — думал я.

— Убью! — вдруг мелькнула у меня мысль, и мне сделалось как-то легче.

— Приду сейчас к ней, спрошу какую-либо книгу и, когда она уйдет вместе со мною в свою комнату, то, сказав ей всю правду, в нее выстрелю, — думал я, направляясь домой за револьвером.

Не найдя спичек, я стал искать револьвер в темноте: сначала в корзинке с бельем, потом в столе, но его не было. У меня еще больше стали дрожать руки. «Неужели я его потерял?» — думал я, шаря на печке. Вдруг я наткнулся на что-то твердое, — это был он. Мне захотелось его поцеловать. Ощупав, есть ли патроны, я вышел на улицу.

— Сейчас! сейчас! — твердил я. Мне представлялась ярко освещенная комната, где я так часто бывал в прошлом году. Она сидит на кресле и читает. Я подхожу к ней и, когда она протягивает мне руку, быстро вынимаю из кармана револьвер и стреляю. Она прижимает руку к груди, склоняется тихо, сползает с кресла и падает на пол.

— Это обморок! — думаю я, с недоумением и ужасом глядя на Сашу. Я не попал...

Из-под локтя у нее тихо выползает темная струя крови и плывет ко мне. Я бросаюсь к Саше, становлюсь около нее на колени и приподнимаю ее голову от пола.

— Саша, милая Саша! прости меня! Из-за тебя я потерял все свои силы, все свое здоровье, все свои надежды, — мне не дорога теперь жизнь...

— Прощай, Николай! — слабым шепотом перебивает меня Саша, с любовью глядя на меня. Зачем, за что ты меня убиваешь: ведь я тебя так любила...

Вдруг она начинает судорожно вздрагивать и, протянув мне руку, шепчет; я тебе прощаю... милый!

— За что? — подумал я и остановился.

Слезы побежали по лицу. Я стоял посреди улицы. Шел проливной дождь, барабаня по железным крышам. Рубашка промокла у меня на плечах и прилипала к телу. Я повернулся и пошел домой, но мне вспомнилась моя мрачная квартира, куда я должен был сейчас вернуться, и перед глазами снова появилось окно, а в нем веселая, смеющаяся Саша.

— Нет, убью! — вскрикнул я и пошел обратно к ее дому.

Калитка во двор была отворена. Я почему-то осторожно, боком пролез в нее, подошел к крыльцу, обтер о траву ноги от налипшей грязи и позвонил. Загремел крючок. Открыла кухарка.

— Что дома Саша?

— Нет, только что ушла.

— Куда?

— Не знаю — не сказали.

Я вышел на улицу. Мне страшно захотелось закричать и во что-нибудь выстрелить. Я сунул в карман руку.

— Тук, тук! — застучал около меня сторож; я вздрогнул и потерял настроение: у меня явилась слабость — хотелось лечь и уснуть, хотя здесь на дожде. Я тихо, почти бессознательно пошел домой.

Прощай, Саша! Прощай, жизнь!

5 октября.

Моя личная жизнь разбита! Саша не любит меня. Зачем жить? Вся моя жизнь будет лишь сплошным страданием одинокого человека. Люди слишком медленно изменяются к лучшему, — пошлость, и глупость вокруг; и много ли можно сделать для того чтобы просветить окружающих,