Читать книгу "Голод. Нетолстый роман - Светлана Павлова"

«Серёжа, давай подолью».

Вообще это бывает. Просто совпадение. Просто наложилось – сначала одно, потом другое. Ба ответила бы ей: «Ну, до вашего личика мне ещё далеко», и всё бы разрешилось – легко и просто. Но Ба не могла мне подсказать.

За личиком полезло в голову уже сто лет как истлевшее. Мелкое враньё на собеседовании; третий за осень цистит; телефонные мошенники развели на 7000; подмухлевала Сергею в смете, а он, сволочь, даже цветов не принёс ни разу; мать напилась на выпускном и с утра красномордая просит прощения.

Серёжа что-то почувствовал, попытался поправить: примиряющий смех, «да ладно вам, пойдёмте лучше в баню». Но я уже ничего не слышала: ни как Сергей позвал, ни как ответила «да что-то не хочется». Ни в какую баню я, конечно, идти не собиралась. Ведь баня – это раздеться перед Еленой Александровной, а значит, предъявить новые доказательства своего хорошего аппетита.

«Ну, мы надолго, к шести вернёмся», – сказал Серёжа.

Я кивнула и только буднично, без капли грусти подумала: «Надо же, а ведь почти полтора месяца продержалась».

Я некоторое время следила за ними с веранды – Сергей шёл в свойственную ему ленивую развалочку, с сигаретой и банкой пива, увеличенная старой шубой Елена Александровна догоняла его почти вприпрыжку. Как только их спины скрыл поворот на сарай, я рванула в дом. Там заперлась на два замка и взяла курс на «Саратов».

«Саратов» был как живой – он то гудел, то отбивал дробь, а когда уставал, отряхивался, словно пёс. А ведь едва доставал до груди – так что, если надо чего с нижних полок достать, садись на корточки. Но на нижних полках неинтересное: огурцы, помидоры, морковь – я догадывалась. Я резко дёрнула на себя дверь: качнулся в эмалированном поддоне студень, в лицо ударил холодный проду́ктовый дух.

Господи, помоги.

Начала с борща, хоть он уже и успел подзаболотиться. Греть времени не было, решила пить прямо так, из кастрюли. Затем колбаса – откусила прямо от палки, потом отрежу. Банка солёных огурцов – мутно-серые и горчат, у мамы лучше были. Ещё три картофелины, хлеб, хлеб, хлеб, оливье с этим сраным яблоком, ещё хлеб, до горбушки, маковый торт. Кидала как в топку, не жуя особо и не чувствуя вкуса, лишь бы исчезли они все: личико, платье, Елена Александровна, Серёжа, мать, чёртов этот Хэллоуин, а вместе с ним – офис и Татьяночка Борисовна.

Ну а дальше – автопилот.

Сорок «бёрпи»[12], синий блистер, красный флакон, торги с аннотацией, грозившей летальным исходом за передоз.

В ожидании мочегонного и слабительного эффекта я направилась в туалет. Там долго рассматривала в зеркале личико – огромное, одутловатое, словно чужое. Оно смотрело с трёх сторон сразу: центральной и двух створок по бокам.

Два пальца в рот.

Всё, что не успело уйти вниз от желудка, отправилось в обратный путь. Первый куплет, второй, третий.

Пока из меня выходили все последствия первого за полтора месяца срыва – личико таяло, и мне становилось хорошо. Я легла на холодный кафель и грустно срифмовала: кафель – фалафель. Хотелось замуж, сдохнуть, чтобы кто-то обнял. Завтра – 1-е число и худший на свете день – воскресенье. А с ним – новый зарок не жрать, не блевать, покупать авокадо и ходить на силовые через день.

Я знала, что никакая из этих инициатив не продержится дольше недели – до следующей ровной даты, ровного нахождения Луны в пятом доме, до следующего обещания, которое обязательно когда-нибудь, но никогда не сейчас.

Потом, посмотрев на часы, я, наконец, поднялась и убрала сотворённое свинство. Сделала чище, чем раньше, и видно было, что чисто здесь не делали очень давно. Заодно вымыла зеркало, пол, вкрутила давно выдохшуюся лампочку. До скрипа умылась с мылом, рассмотрела себя в зеркале и даже обнаружила намёк на скос скул. Довольная собой, я перезастегнула ремень – на пару дырок влево от разношенной, привычной.

Вернувшаяся из бани Елена Санна не заметила ни уборки, ни оскудевшего содержимого холодильника.

Да и вообще никто ничего не заметил.

Впрочем, как и всегда.

RE: моя рецензия

Прочитала «Авиатора». Хорошо написано: просто, но не примитивно, философски. Читала и подспудно думала, как же это жизнеописание закончится? Ясно, что Иннокентий не выживет, но как его история будет завершаться? Растягивала чтение, тем самым замедляла приближение окончания книги и жизни Иннокентия. Предложенный автором вариант его гибели поразил. Это было неожиданно и (для меня) нелогично. Мне не нравится такой приём, когда автор в конце произведения «беспричинно убивает героя» или оставляет его в самолёте во время полёта. Всегда такое ощущение, что он сам не знает, как всё это закончить. Легче убить героя, или оставить его, летящим в самолёте, чем разбираться дальше в этой сложной, самим придуманной ситуации. Остаётся ощущение обманутости твоих ожиданий. Например, Сол Беллоу «Хендерсон – король дождя» (Нобелевская премия 1976 года). Читаешь о жизни Хендерсона в Африке, подспудная мысль, как он будет жить, возвратившись в Нью-Йорк, как сложится его судьба? Повествование обрывается во время его полёта в Нью-Йорк (возвращение домой). В душе та же неудовлетворённость и беспокойство за судьбу героя.

Но я ещё не всё хорошо обдумала. Это первое впечатление. Буду читать «Авиатора» ещё раз. Я кое-где оставила закладки, чтобы повнимательнее перечитать. Я сейчас подумала, почему я его читала не торопясь. Наверное, боялась конца. Но я, по моему, об этом уже написала. Повторяюсь Пока.

RE: моя рецензия

я так люблю тебя.

У нас в тусовке есть хороший мальчик Даня. Летом – пинг-понг, зимой – шахматы. ДМС со стоматологией. Иллюстратор. Портфолио и детали – по ссылке в шапке профиля. Ну и вещества с вечера пятницы до самого утра понедельника. Обычно на вечеринках Федя берёт его под руку, хлопает по спине и говорит: «Братан, давай сегодня не будем?», почему-то во втором лице. Но никакое второе лицо тут, конечно, не предполагается. В борьбе с зависимостью ты тотально одинок.

Вообще-то к касте праведников, наверняка знающих, какой совет тебе нужен в данный момент, Федя примкнул недавно. До сих пор не могу осознать эту метаморфозу: из весёлого раздолбая прямиком в страшный тип людей, которые делятся лайфхаками, как не концентрироваться на ерунде, советуют хорошие подкасты про умение слушать себя и говорят: «Просто надо полюбить себя таким, какой ты есть».

Только вот никто, никто из них не готов встать на твою сторону. Ни-ко-гда.

Федька-Федька.

Феденька.

Федянчик.

Когда-то был мне лучшим другом, а теперь – просто более успешный коллега. Взрослая жизнь начала отдалять нас друг от друга уже давно, но, честное слово, читая его капризные сториз с отметками компаний / ресторанов / услуг, которые перед ним провинились, я даже перестала об этом жалеть. Только вчера, например, Федя ябедничал на «тупого» курьера, из-за которого овсянку пришлось есть без клубники, да ещё и на воде вместо соевого молока. На третьем видео его голодных страданий я физически ощутила, как левеют мои взгляды.

Я его совсем не узнавала. Так и подмывало спросить: «Федь, ты чё? У тебя всё в порядке?» И заодно напомнить, как на первом курсе мы жрали на ужин рис, заправленный майонезом. Как прятали в сугробе перед клубом бутылку водки, на которой умели продержаться до открытия метро. Как сняли первую в Москве квартиру: однушка, Новогиреево, бабушкин ремонт, до метро на автобусе 15 минут, только славяне. Ну, как сказать, славяне. Бабушке-лендлордше, чей и был ремонт, мы отрекомендовались парой – так было проще, понятнее и надёжнее. Вряд ли она бы обрадовалась правде: в те времена мои парни не задерживались дольше двух месяцев, а Федян с первого курса был влюблён в Изис – нечеловечески красивую египтянку, по обмену приехавшую учиться к нам на факультет. В жизни Феди Изис была представлена прерывистым зигзагом: будучи старше нас почти на четыре года, она, понятное дело, не особо хотела тусоваться с малолетками. Рвалась к тем, кто постарше – аспирантам и молодым преподавателям на контракте. Как любой иностранке, ей хотелось производить на них впечатление фразами типа: «Знаю вас как облупленных» или «В чём сила, брат?», запоминаемыми усердно, воспроизводимыми медленно,