Читать книгу "80 сигарет - Генри Сирил"

от всего мира колючей проволокой, Токарь представлял себе, как ранним утром выходит на крыльцо, сладко потягивается, выпивает стакан парного молока, может быть, делает зарядку. Потом берет свою удочку и идет отвязывать лодку. На ней он выплывает на середину маленького озера и до обеда ловит карпов. Токарь много раз рисовал эту картину в своем воображении, причем фантазии его никогда не заходили дальше ловли рыбы. Он попросту не знал, что еще можно делать в деревне.

Но как только он оказывался на свободе, то тут же забывал и о домике, и о лодке, и о прочей крестьянской идиллии, с головой окунаясь в героиновое веселье городской жизни.

Да и всплывали эти деревенские образы в фантазиях Токаря все реже.

Он уже давно относился к лагерям и тюрьмам как к родному дому. И когда его в очередной раз хватали за жабры и волокли через обвинения, суды, этапы в лагеря, он не испытывал ни малейшего страха. Скорее наоборот. В определенной степени он радовался, предвкушал встречу со старыми знакомыми, корешами. Среди простых зэков он был богом. Он был блатным. Он был одним из тех, кто управлял тем закрытым от внешнего мира государством. Он, а не менты. Чего ему бояться? О чем тосковать? Здесь все было по понятным ему законам. И эти законы существовали во благо Токаря и ему подобных. Тут восхищенно заглядывали ему в рот; тут вставали по стойке смирно, как сурикаты, когда он входил в камеру, тут ползали на карачках животные, петухи, не-люди, боясь пересечься с ним взглядом, хотя Токарь никогда не доходил до того, чтобы издеваться над ними совсем уж без повода, – справедливый правитель не беспределит; тут были огромные деньги, когда к нему в лапы попадал жирный «кошель» – какой-нибудь барыга, набитый деньгами и трусостью. «Казнить нельзя помиловать» – тут он ставил запятые.

Токарь не скучал по тюрьме. Но и не горевал, когда возвращался в нее.

Фантазии о собственном райском уголке на воле спасают психику зэка только в первый срок. На второй они блекнут. На третий в них уже нет необходимости. Расставание со свободой становится обыденным делом. Ты без истерик уходишь из одного мира и спокойно входишь в другой. Твои мысли о воле становятся прагматичными: как распорядиться нахапанными у перепуганных барыг деньгами, кого из знакомых отправить к маме передвинуть шкаф. Как проследить за женой, чтобы не блядовала, и прочее.

Так что Токарю уже давно было наплевать на этот домик в деревне. Все это для тех, кто не может спокойно жить взаперти.

О футболе, как правило, мечтают инвалиды в колясках. Но если они снова начинали ходить, футбол посылался в задницу.

Токарь инвалидом не был. Ноги его легко носили по лагерным прогулочным дворикам.

По левой стороне, вдалеке, замаячило унылое дачное общество. Даже само название – дачное общество – вгоняло Токаря в тоску и скуку. Че там делать, в этом обществе? Там и карпов-то нет. Там ничего нет. Там нечем поживиться. Даже если собрать всех дачников вместе и вывернуть их наизнанку, сколько он поимеет? Пару десятков тысяч?

Другое дело – крупные города. Рай для бандита. Ежедневно в них совершаются сотни преступлений. Менты завалены работой по самое горло. Грабь – не хочу. И хрена кто тебя найдет в таком бедламе. В мегаполисах всем на все насрать, кроме себя. Люди светят своими котлами, портмоне, кредитками, и им даже в голову не приходит, что Токарь уже их отсканировал и наметил в жертвы. Главное – избегать сто пятой, сто одиннадцатой, сто шестьдесят второй. Кража или, на худой конец, ограбление. Токарь старался сводить риски к максимум пятилетнему заключению.

А хоть бы и сто пятая.

Шесть лет назад Токарь по пьяни завалил какого-то дерзкого патлатого уебка-байкера. Во дворе собственного дома. Бросил его труп в кусты, за гаражи. Шатаясь, как смог, оттер его от своих пальчиков. Мотоцикл в тот же вечер скинул знакомому перекупу. Потом закутил у каких-то шалав и через два дня вернулся домой.

И что?

А ничего.

Байкера нашли только тогда, когда он уже смердел так, что к гаражам подойти было нельзя.

Нашли. Увезли. Может быть, даже кого-нибудь посадили.

Но не Токаря.

Да, Токарь любил города. Любил ощущать их ночную лихорадку. Рестораны, девочки, наркотики, удачный гоп-стоп и снова рестораны… Настоящая жизнь. Нескончаемый праздник. Если, конечно, не считать легавские облавы.

Мысль о полиции заставила Токаря поморщиться, будто он проглотил лимон.

Как бы ему хотелось, чтобы предстоящая акция (это слово казалось Токарю более стильным, чем какой-нибудь обрыдлый «налет» или сопливое «ограбление») проходила в Москве или в том же Сочи, да в каком угодно городе, лишь бы не у гостиницы, в которую они сейчас ехали. Не нужно быть гением или иметь такой криминальный опыт, как у Токаря, чтобы понимать, насколько это рискованно – работать у всех на виду, к тому же средь бела дня. Любой школьник знает: акции следует проводить по ночам, и не абы где, а в бетонных лабиринтах огромного города, с миллионами копошащихся в нем людишек.

Правда, этот раз вроде как должен быть исключением. Винстон правильно рассудил, бояться нечего: хитрожопые ромалэ не побегут в полицию. Они же не идиоты. Что они там скажут? «Помогите, нас ограбили. Украли несколько ящиков яблок, напичканных чистейшим героином!» Смешно. К ментам они, конечно же, не пойдут. Более того, даже если мусоров вызовет кто-то другой, например какой-нибудь придурок-свидетель с гражданским долгом вместо мозгов, то даже в этом случае барыжки с пеной у рта будут открещиваться: «Какое ограбление, начальник, э-э, что ты?! Просто друзья так пошутили!» Да, сраное государство сильно завинтило гайки: теперь уже не нужно заявления от потерпевшего, чтобы тебе скрутили ласты. Достаточно самого факта преступления. Но если нет заявления, а сам факт не очевиден, кто будет шибко разбираться? Уж точно не мусора.

Так что…

«Все будет тип-топ, все будет чики-пуки», – скривив рот в ухмылке, резюмировал про себя Токарь.

Глава 7

Мы считаем, что мы бессмертны. Если выразиться точнее – мы всегда думаем, что смерть настигнет нас еще очень не скоро. Мы думаем так, даже когда возраст наш перевалит за седьмой десяток. Нам невозможно представить себя мертвыми, и поэтому мы бессмертны в собственных глазах. Не бог весть какая мудрость, я знаю. Пошлая и не совсем верная. Но ведь суть от этого не меняется. Мы отказываемся верить в собственную смерть. Она всегда для нас неожиданность.

Почти всегда.

А