Читать книгу "Русский в Англии: Самоучитель по беллетристике - Борис Акунин"

– Встаньте вон там, к окну, и не шевелитесь, – велела королева, садясь к столу и принимая величественную позу. – Зовите азиатов, сэр Томас.

Всё было готово к малой аудиенции.

* * *

Послы вошли диковинно. Первый, могучей стати, с густой бородой до широкого золотого пояса поверх золотой же шубы, в высокой, как труба, собольей шапке, ступал прямо, глядел гордо, нос поднимал кверху. Второй, помоложе, в серебряной шубе с серебряным поясом, держал кунью шапку в руке, на каждом шагу кланялся, касаясь шапкой пола.

Последним не столько вошел, сколько мелкоступно вкатился кругленький, низенький, юркий человечек на коротких ножках, грациозно скользнул вбок, занял позицию между ее величеством и московитами и сразу начал изгибаться на обе стороны, кланяясь королеве на английский манер, послам – на русский. Это был лучший переводчик «Московской торговой компании» мастер Кроу.

– Отчего это длиннобородый дерет нос, а короткобородый кланяется? – спросила королева с любопытством, но тон был величественный.

– Первый посол, лорд Писемски, олицетворяет особу своего государя, поэтому, как у них это называется, he doesn’t break his hat[13], – пояснил мастер Кроу.

– Чего она? – в свою очередь громким шепотом спросил переводчика старший посол.

– Государыня царица велит вашим милостям быть по-здорову и желает знать, с какой речью вы пожаловали, – бодро ответствовал бывалый толмач.

– Не наше холопское дело – речи речевать. Мы – государевы уста. И ныне нам велено сказать царице Лизавете последнее государево слово. Что будет прочтено, глаголь грозно.

– Сейчас прочтут свой ультиматум, – поклонившись направо до земли, а налево с реверансом, перевел Кроу.

Послы исполнили нечто вроде балетного па. Писемский сдернул шапку и согнулся головой к носкам своих сафьяновых сапог, а второй, наоборот, распрямился, нахлобучил куний колпак и вынул из-за пазухи свиток с красной вислой печатью. Теперь он был голосом царя Иоанна Васильевича.

Московский посол[14]

В письме из Москвы говорилось: «Мы чаяли того, что ты, Лизавета, на своем государьстве подобно нам государыня и сама владеешь и своей государьской чести смотришь и потому хотели с тобою дела делати, а в твоей державе мимо тебя худородные людишки и мужики торговые всему управа, ты же пребываешь в своем девическом чину как есть пошлая девица и даже в своей руке не властна. Коли не понимаешь ты великой чести, тебе предложенной, снимаем мы с Англинской земли свою государеву милость. И знатно будет, яко твои гости в царстве Московском ныне поторгуют. Одумайся, Лизавета. То последнее наше к тебе слово».

Дочитав грозное послание и убрав грамоту, дьяк снова склонился, а Писемский, наоборот, выпрямился и нахлобучил соболий убор.

– Перескажи самую суть, учтивости можешь опустить, – велела Елизавета.

– А никаких учтивостей и не было! – подражая чеканной манере московита, заголосил переводчик. – Русские – в учтивостях – несильны! Царь – грозит – разрывом отношений – если не получит – ответа – сей же час!

И тоже, как второй посол, согнулся.

– К которому из них мне обращаться? К тому, что говорил, или к тому, что читал? Почему послов вообще двое, а не один?

– У московитов всегда так. Послы приглядывают друг за другом, и каждый пишет «klyauza», это такой репорт. Первый посол, лорд Теодор Писемски, – важный вельможа. Второй посол, сэр Эпифан Неудача, чиновник министерства иностранных дел.

– Нас представляешь? – догадался Писемский. – А что я наместник Шацкий, сказал?

– Первый посол имеет титул «лорд-протектор оф Шатск», – перевел мастер Кроу.

– Это какая-то важная провинция, вроде Уэльса? – спросила королева.

– Нет. Шатск – маленькая крепость, дыра дырой. Титул дан послу для пышности.

– Что, сэр Томас? – оборотилась Елизавета к министру. – Беру быка за рога?

Тот молча наклонил голову. Девицу Мэри, неподвижно стоявшую у окна под вуалью, вошедшие пока не заметили.

– Сначала скажи вежливо, почему я не выйду за их владыку, – велела переводчику английская монархиня. – Не тебя учить.

– От чести великой оробев, не смела я поверить в свое счастие, потому долго не отвечала на достолестное предложение его царского величества, но ныне готова, – загнусавил Кроу, подражая высокому женскому голосу. – И ежли б не обет девства, принесенный мною Господу, я с великой благодарностью и счастием стала царскою супругой.

Послы оба нахмурились.

– … А теперь, когда они пригорюнились, скажи, что вместо меня они могут получить девицу Мэри, сестру графа Хантингтона, которая приходится мне кузиной… нет, лучше скажи племянницей. Скажи, от сердца ее отрываю.

Королева вынула платок, поднесла к глазам.

– Но я готова отдать великому государю в невесты княжну Марью Хантинскую, любимую свою племянницу, которая мне дороже дочери, – прочувствованно произнес переводчик и вытер глаза манжетом.

Русские переглянулись. Кажется, такого оборота они не ждали.

– Теперь скажи, что они могут сами заглянуть кобыле в зубы. – Елизавета картинно показала в сторону окна и поднялась. – Пойдемте, сэр Томас. С меня довольно этого балагана. Ты, мастер Кроу, оставайся. Я на тебя полагаюсь.

– Зрите же возлюбленную дщерь мою! – повторил переводчик королевское мановение руки, – А я вас покидаю, ибо мое сердце материнское разрывается.

Послы поклонились удаляющейся Елизавете, но оба при этом глядели на тонкую недвижную фигуру у окна.

– Ежели вашим милостям угодно расспросить прынцессу, я переведу, – подлетел к послам Кроу.

– С ума ты сошел? – оттолкнул его Писемский. – Как посмею я заговорить с особой, которая может стать нашей государыней? Мне на нее и смотреть-то льзя только издали. Тебе же, смерду, вовсе не по чину. Поди вон!

Московский дьяк[15]