Читать книгу "Выживая – выживай! - Владимир Стрельцов"

По мере взросления дочерей семейство Тусколо волей-неволей должно было начать заботиться об устройстве их судьбы. С сыном Теофило было все предельно ясно — свою карьеру он будет строить на постах в римском муниципалитете и попытается развить впечатляющие достижения своего отца. Что касается дочерей, то вот уже несколько лет к графам Тусколо наведывались знатные фамилии Рима со сватовством к ним, в первую очередь к Мароции. Теофилакт и Теодора всякий раз отвечали сватам вежливым отказом, полагая, что красота их дочерей и пост, занимаемый ими самими в Риме, достойны лучшего предложения и лелеяли мечту породниться с благородными родами Италии, а, возможно, чем черт не шутит, германских земель или Византии. Увы, но в этом плане на горизонте покамест ничего не возникало. Подходящий вариант у них, впрочем, был под боком, в лице Гуго и Гвидо, сыновей Берты Тосканской, но по вполне понятным причинам такой альянс возможным не представлялся. В итоге все это привело к тому, что пятнадцатилетнюю Мароцию по тем временам можно уже было назвать «засидевшейся в девках», однако хладнокровная и расчетливая Теодора-старшая не считала нужным в этом вопросе принимать скоропалительные решения.

Мароция, однако, вошла в опасный возраст, и это требовало от Теодоры дополнительной осторожности и наблюдательности. Летом 907 года она заметила перемены, произошедшие с Мароцией, в частности, ее постепенный отход от детских привычек и детского еще поведения, а, главное, изменившийся стиль общения с мужчинами. На какое-то время Теодора решила взять паузу и проверить свои подозрения, но очень скоро сделала для себя окончательные выводы — Мароция потеряла невинность.

Она должна была немедленно разоблачить дочь, выяснить, с кем она проводит время, и постараться вовремя разрушить эту связь. В этих своих действиях она в десятую очередь осуждала дочь за распутное поведение, более всего ее тяготили мысли, что Мароция, поддавшись юношеским инстинктам, могла спутаться с каким-либо нечистоплотным или опасным авантюристом, тогда как мать с такой тщательностью готовила ее к лучшей доле. В один из дней она позвала своих дочерей в термы, так сказать, для планового осмотра их здоровья.

Первой, хихикая, отмучилась младшая Теодора, мать приказала ей немедленно идти в игровые комнаты. Теодора осталась с Мароцией наедине, дочь старательно избегала встретиться с матерью взглядом.

Спустя несколько минут последние сомнения были развеяны. Теодора с Мароцией сели друг напротив друга. Мать не спеша вытерла руки полотенцем и достаточно спокойным голосом произнесла:

— Ну рассказывай, доченька.

— Что рассказывать?

Ответом была хлесткий удар полотенцем по лицу, которым мать наградила зарвавшуюся дочь.

— Потаскуха! Тебе надо объяснять? Рассказывай, кто тебе удружил, один он такой счастливый или уже не один, давно с ним встречаешься и где? Живо!

Мароция молчала, ее темные глаза начали заполняться слезами, подбородок задрожал.

— Боялась не успеть попробовать? Посчитала себя взрослой? Кто он?

Мароция разрыдалась. После нескольких повторных вопросов, поняв, что от нее ничего в таком состоянии не добьешься, Теодора хлестнула ее еще раз полотенцем по голове, после чего заговорила вкрадчивым заботливым тоном.

— Пойми, глупая, твоя красота подарок тебе от Создателя, о котором мечтает добрая половина женщин. Еще одним богатством является тот пост, которого твой отец достиг в Риме. Богатством своим можно распорядиться по-разному. Его можно прокутить в сомнительных пирушках, в дешевых тавернах, и там, в этих притонах, остаться навеки, а можно вложить свое богатство в прибыльную операцию и получить невиданные барыши. Но для этого нельзя спешить и своим имуществом необходимо разумно распоряжаться. Уважение к нашей фамилии растет с каждым годом и скоро самые знатные европейские дворы не побрезгуют вступить с нами в родство. Что же ты делаешь, дрянь? Пойми, ты сама, сама уже дала своей красоте, своему телу низкую оценку, раз продала его за бесценок какому-то проходимцу, только потому, что тебе захотелось ощутить удовольствие плотской связи. Так ты мне скажешь, с кем ты была?

Рыдания Мароции перешли в икоту, говорить она не могла. Закрыв лицо руками, она только кивала головой, как будто соглашалась по всем пунктам с пламенным монологом своей матери.

— Чего ты киваешь головой, дура? Кто он, простолюдин, слуга нашего двора?

Мароция отрицательно мотнула головой.

— И на том спасибо. Хорошо, быть может он, — в ее голосе появилась надежда, — из благородного семейства?

Мароция тряхнула головой еще сильнее. Теодора вскрикнула от отчаяния и в третий раз прошлась полотенцем по голове своей дочери.

— Дура! Потаскуха! Ну я так и знала. Теперь даже и нечего рассчитывать на франкские и тевтонские дворы, эти святоши женятся на девственницах, хотя и заводят потом тысячи конкубин. …..Так он, видимо, горожанин?

Снова нет. Мароция по-прежнему мотала головой, захлестнувшая ее истерика не давала говорить.

— Вот так дела. И как прикажешь тебя понимать? Стоп! Неужели ….. он что, служитель Церкви?

Мароция согласно кивнула головой. Теодора всплеснула руками.

— Трижды дура! Так и есть, она просто хотела повеселиться и для этого нашла какого-нибудь похотливого клирика или некрепкого на передок монашка.

Мароция отрицала.

— Ты хочешь сказать, что это кто-то повыше? Будь это с кем-то другим, я бы от души повеселилась бы, слушая твой рассказ, но в нашем случае, что монашек, что священник все едино. Взять с них нечего, свое мерзкое дело они сделали, и кроме позора из этого ничего не может выйти. Что?

Мароция подняла указательный палец к небу.

— Вот порадовала, он не простой монашек! Священник? И не священник. Опять выше? А кто же?

Мароция прекратила рыдать и уставилась на мать странным немигающим взглядом. Теодору вдруг пронзила страшная догадка.

— Это….это……это Сергий?

Мароция кивнула и закрыла лицо руками. Теодора встала со скамьи, ей не хватало воздуха.

— Это ….. это Сергий….помилуйте…..Вот так учитель, научил так научил! Это папа Римский ….. это сделал папа Римский, и как теперь всем нам быть? — бормотала она, очевидно свыкаясь с новым положением вещей в этом мире.

Внезапно она расхохоталась. Она смеялась все громче и громче, теперь уже ее била неукротимая истерика, а Мароция с непонимающим страхом смотрела на мать. На секунду Теодора остановилась.

— А ты мне не врешь?

— Нет, матушка, какой мне смысл так врать?

И Теодора вновь забилась в жутком смехе. Наконец она немного успокоилась, хотя плечи ее по-прежнему сотрясались, и она заговорила с Мароцией предельно ласково:

— Ну, дочь моя, ты меня и удивила. А я-то думала, что ты по глупости дала себя какому-то конюху. Нет, шалишь, наша кровь глупостей не приемлет! Да, признаю, ты меня обставила, дочь моя, нет, ну вы подумайте, сделать своим любовником папу Римского!