Читать книгу "На что способна умница - Салли Николс"

На следующий день Нелл, зажав в руке объявление, отправилась к суфражисткам на Роумен-роуд и рассказала женщинам о матери. Слушательниц было двое: одна из «благородных», другая — с виду простая женщина из Ист-Энда, как мать Нелл. Они расспросили Нелл и сказали, что будут приводить ее случай в пример, проводя кампанию против каторжного труда.

— Но нельзя же совсем запретить «потогонки», — возразила Нелл. — Или можно?..

— Конечно, можно, — решительно заявила суфражистка. — Вот увидишь.

И она протянула Нелл листовку со сведениями про местные митинги и адресом клуба юных суфражисток.

Неделю спустя к ним домой пришла женщина с заказом на пошив для социалистической организации. Миссис Суонкотт расплакалась, мистер Суонкотт пожал гостье руку и заявил, что всегда считал: женщины способны управлять страной получше мистера Асквита. Права голоса не имел и сам мистер Суонкотт: для этого ему требовалось владеть землей стоимостью не меньше десяти фунтов стерлингов или вносить десять фунтов арендной платы в год. Мисс Панкхёрст нашла в его лице большого поклонника.

— Чертовски хорошую работу вы делаете, леди! — воскликнул он, уговорил гостью выпить чашку чаю и открыл для нее жестянку со сгущенным молоком.

На следующей неделе Нелл появилась в клубе юных суфражисток и провела потрясающий вечер, слушая доводы в пользу избирательного права для женщин и делая плакаты из старых простыней. Через неделю она уже помогала раздавать листовки, пока леди с суфражисткой розеткой, стоя на ящике из-под мыла, убеждала прохожих в том, что женщинам должны платить за труд столько же, сколько и мужчинам. Все происходящее казалось Нелл замечательным.

С тех пор она стала суфражисткой.

Сэндвич

Местный суфражистский кружок, в который входила Ивлин, проводил собрания каждый вечер четверга. Ивлин побывала всего на одном из них и сочла кружок унылым; как на самом нудном из заседаний какого-нибудь дамского комитета, мелкие подробности и организационные моменты, а также распределение скучной работы вроде продажи газет, обязанностей в штабе и раздачи листовок интересовали участников гораздо больше, чем порча картин в Национальной галерее и взрывание бутылок с зажигательной смесью. Ивлин надеялась ощутить революционерский дух, а попала словно, к несказанному облегчению Тедди, в оргкомитет христианского Союза матерей.

Однако она согласилась взять на себя продажу «Суфражистки».

— Я подумала, что лучше делать это в субботу утром, — советовалась она с Тедди. — На какой-нибудь оживленной улице или возле церкви. Там, где меня обязательно увидят все мамины подруги.

Родителям про суфражисток Ивлин не рассказывала. И надеялась, что все откроется самым эффектным образом из возможных, с наибольшей оглаской.

— Пожалуй, я могла бы при этом петь, — задумчиво продолжала она. — Или выкрикивать революционные лозунги. Как думаешь, так делают?

— Что именно, по-твоему, произойдет, когда твои родители обо всем узнают? — Тедди невольно усмехнулся. — Едва ли огласка поможет тебе попасть в Оксфорд, верно?

Ивлин вспыхнула.

— Не знаю, — ответила она. — И мне все равно. Они угнетают меня, они испортили мне жизнь и должны понять это, черт возьми.

Но продажа номеров «Суфражистки» на углах улиц оказалась весьма тягостным занятием. Большинство прохожих равнодушно спешили мимо, не обращая внимания на Ивлин. Кое-кто не скрывал пренебрежения и даже агрессии, в том числе дама средних лет, недвусмысленно заявившая, что женщинам полагается заниматься мужем и детьми, а не политикой. Прохожие указывали на Ивлин пальцами и насмехались. Молодой мужчина в очках с роговой оправой растолковал Ивлин, что наделение женщин избирательным правом было бы катастрофой, поскольку раз в четыре недели они по биологическим причинам неспособны к логическому мышлению. Услышав такое от незнакомого человека, шокированная Ивлин на миг оторопела. А потом яростно выпалила: это значит, что женщины все-таки способны мыслить здраво три недели в месяц, чего не скажешь о мужчинах.

Некоторые пытались заинтересовать ее кампаниями, которые поддерживали сами. Ивлин пришлось почти двадцать минут выслушивать престарелого джентльмена из общества трезвости, который явно счел ее легкой добычей. А когда он наконец удалился, вниманием Ивлин завладела женщина, объяснявшая, что суфражизм — это, конечно, замечательно, хоть у нее и нет времени на такие пустяки, а вот что на самом деле важно, так это несчастные дети-язычники в Африке: не возьмет ли Ивлин брошюру, раз уж она все равно здесь? Видите ли, дело в том, что…

Ивлин пришлось показать двум мужчинам дорогу, юной леди — сказать, который час, а потом от еще одной леди, на этот раз пожилой, выслушать подробный рассказ о ее внучке, ровеснице Ивлин, которой приходится в жизни так туго!

Но Ивлин не увидела никого из знакомых, если не считать двух девочек из школы, они вытаращили на нее глаза. Какой смысл терпеть публичное унижение, если не получается досадить родителям?

Нет, для этого требовались отчаянные меры. Поэтому месяц спустя она вызвалась прогуляться по Хампстеду со щитом, анонсирующим следующий митинг суфражисток в Гайд-парке. Ей казалось, что если и это не привлечет внимание ее родителей, значит, все старания напрасны.

Дамы из Уэст-Хампстедского общества борьбы за общее избирательное право, собравшиеся в субботу утром в помещении суфражистской организации, выглядели слегка обескураженными. Сегодня Ивлин оделась в белое батистовое вечернее платье с розеткой на плече. Мисс Уилкинсон, местный организатор, была в зеленом, а мисс Кольер — в фиолетовом плтье, которое дома смотрелось неплохо, а теперь определенно казалось слишком… заметным. Все дамы надели на себя щиты из тех, что носят по улицам, рекламируя «окончание распродажи» или «последние скидки», и взяли пачки листовок, извещающих о митинге протеста против того, что борцам за свободу Ирландии разрешили проводить кампанию в Гайд-парке, а суфражисткам — нет.

Всего собралось одиннадцать дам, в том числе Ивлин, мисс Уилкинсон, мисс Кольер, молодая учительница английского, самым дерзким поступком которой до сих пор были попытки продавать «Суфражистку» на улицах, — впрочем, она в смятении сбежала, когда художник, рисующий вывески, спросил, с какой стати она считает, что должна иметь право голоса, если у него этого права нет. Мисс Кольер с тревогой разглядывала себя в зеркальце на крышке пудреницы. Ивлин искренне сочувствовала ей. К счастью для мисс Кольер, зеркало было слишком мало, чтобы показать весь ужас ее положения.

— Я словно рыцарь в доспехах, — иронически заметила мисс Уилкинсон. — Если меня собьют с ног, придется лежать, пока кто-нибудь не поможет мне подняться.

— А я чувствую себя персонажем пантомимы, — откликнулась мисс Кольер и тревожно вгляделась в свое отражение. — И уже жалею, что мы согласились на эту прогулку по Хампстеду. Храбриться гораздо проще, если можно не бояться случайной встречи с соседями.

— Лично я бы не беспокоилась, — сухо произнесла мисс Уилкинсон. — Сомневаюсь, что хоть кто-нибудь из соседей узнает нас в этом обмундировании.