Читать книгу "Остановившиеся часы - Андрей Зайцев"

— Чего не знаю — того не знаю, — с предельной искренностью ответил я. — Он занимался программным обеспечением и всем, что с этим связано. А в этих вопросах — я любитель. Я и компьютер купил, можно сказать, только из-за Кости. Он пытался заразить меня своей страстью, кое-что ему удалось, а кое-что… Понимаете… у таких людей это — врожденное. Они живут этим.

— Значит, ничего он вам не говорил? — Башилов, казалось, не слушал моих отвлечений, его интересовало только одно. Все то, что могло так или иначе навести на след убийцы.

— Абсолютно ничего, — сухо повторил я.

— Ладно… — по лицу Башилова было трудно определить, разочарован ли он. — Кстати… — он посмотрел в окно на качающиеся от ветра ветви деревьев, растущих возле дома. — Вы ведь в армии служили?

— Приходилось, — я хотел поймать его взгляд, но он, затевая со мной какую-то игру, не торопился подбрасывать мне подсказки.

— С оружием, значит, обращаться умеете?

— У нас был автомат Калашникова. Семьдесят четвертый…

— А до армии у вас были неплохие результаты в стрельбе из малокалиберной винтовки? Мне известно, что даже грамоты имеете?

— Так, пустяки… — мы, наконец, встретились глазами. — Для того, чтобы выстрелить в человека в упор — не надо специально ходить в тир. Тем более что стреляли в него, видимо, из пистолета, а я в жизни пистолет лишь один раз в руках держал.

— Этого проверить нельзя, — заметил Башилов. — А откуда вы знаете, что в него стреляли из пистолета?

— Вы хотите сказать, что оружие убийства — помповое ружье? — раздражение во мне росло. — Капитан, вы ищете легкие пути.

— Разве? — Башилов усмехнулся, не сводя с меня взгляда. — А между прочим, Александр Николаевич, где вы сами находились в тот вечер, когда произошло убийство? — Я уже говорил вам… когда я пришел домой, около девяти часов, на автоответчике была запись звонка Кости…

— Запись меня не интересует… — как-то странно сказал Башилов. — Девятаев был убит в промежутке от восьми до десяти часов вечера во вторник, двадцать третьего сентября… Вы все улавливаете?

— Вы что, хотите меня арестовать?

Он ответил не сразу. Казалось, задумался о чем-то постороннем, не относящемся к делу, из-за которого он пришел сюда.

— Нет. Пока еще нет, — он достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку в коричневом переплете, перелистал ее, отыскивая нужную страницу. — Это мы всегда успеем сделать, не так ли, Александр Николаевич?

Теперь-то я начинал потихоньку понимать, в чем дело. В первую нашу встречу капитан невозмутимо проглотил все те ироничные резкости, которые я позволил себе в его адрес. Сейчас настал его черед. В этой пьесе важно точно знать свою роль. И я в самом начале играл чужую. Башилов решил напомнить мне, что пришло время играть по его правилам.

— Итак, в девять часов вы, по вашим словам, пришли домой? — его вопросы звучали размеренно, весомо, как бы подчеркивая, что период шутливых интонаций остался далеко позади. — А где вы были до этого?

— В кафе «Изольда», — я искал свой тон, отстраненный и конкретный. — Пришел туда где-то в шесть вечера…

— Кто это может подтвердить?

— Бармен. Он меня хорошо знает.

— Та-ак. — Башилов листал записную книжку. Со стороны могло показаться, что заранее подготовленные вопросы рассыпаны по всей книжке, без всякой последовательности и следователь сейчас пытается отыскать следующий по логике вопрос. На самом же деле я вдруг понял, что капитан уже расставил невидимую сеть и вся эта суета с записной книжкой — показуха, маскировка. Он чего-то ждал, может быть, телефонного звонка или неожиданного гостя. И это меня смутило больше всего. Вне всякого сомнения, Башилов был хорошим профи и ничего не делал случайно. Если бы я и был убийцей — мне пришлось бы сильно поволноваться. Но чего он ждал? Какова была его тайная цель? Я терялся в догадках.

— Пришли в шесть и ушли?.. — Башилов напоминал в эти минуты робота, холодного, по-своему умного и жестокого той жестокостью, в которой нет ничего личного. Он выглядел винтиком заведенной машины правосудия, способной перемолоть и виновных и безвинных. В моих глазах он становился похожим на тех неизвестных мне следователей тридцатых-сороковых, которые выстраивали свои обвинения с иезуитской изощренностью и маниакальной изобретательностью. Вина человека делалась тем очевидней, чем нелепей выглядело предъявленное обвинение.

— Ушел где-то в половине девятого, — я начинал понимать, что терпения ему не занимать. И это ведь еще только начало.

— С девяти часов вы находились здесь? Один?

— Естественно, — подтвердить или опровергнуть это обстоятельство было трудно. Я вспомнил о звонке Лены. — Кстати, мне позвонила ночью Елена Раводина…

— Когда это было?

— Может быть, в двенадцать?

— Может быть… — Башилов вновь углубился в свою записную книжку. Возникшая пауза должна была позволить мне как следует оценить свое положение. — Как видите, Александр Николаевич, алиби у вас нет?

— Но я… и не пытался его создать… — пробормотал я не очень убедительно. — В тот вечер я и представить себе не мог…

— Конечно, — согласился Башилов. — Конечно. Я просто хотел, чтобы вы более четко уяснили себе ситуацию, понимаете?

«Еще бы…» — подумал я, а вслух сказал:

— Мне все понятно.

— Не принимайте слишком близко к сердцу, — вдруг смягчился капитан. — Вы не единственный, кто может попасть под подозрение. Но мы должны проверить всех. Работа, знаете ли…

Он намеренно менял дистанцию между нами, становясь то скучноватым должностным лицом при исполнении тягостных, не всегда приятных даже ему процедур, то проницательным милицейским опером, готовым вывернуть человека наизнанку.

— А с этой… Раводиной вы были раньше знакомы?

— Когда — раньше? — этот вопрос-ловушка, брошенный как будто не к месту, насторожил меня. Что ему нужно?

— Раньше — это до ее отношений с Девятаевым, — бесстрастно пояснил Башилов.

— Мы учились все вместе… в университете… Можно сказать, я познакомился с ними обоими почти одновременно.

— Так, ясно, — задумчиво произнес Башилов.

У меня создавалось впечатление, что ему не так уж нужны все эти нюансы наших отношений (пожалуй, представляющие интерес для следствия), а гораздо более важно выяснить для себя одну подробность, маленькую подробность — все остальное не имело значения. И спросить напрямую он не мог, наверное, потому что не хотел привлекать к этому мое внимание. Самое лучшее — если я сам случайно обмолвлюсь об этом, тем самым выдав себя. Наш разговор напоминал мне разговор больного с врачом-психиатром… Врач, искусный психолог, знаток человеческих душ, исследователь жизненных патологий, запускает пробные шары… красный, черный, зеленый, синий… Больной завороженно смотрит на шарики, а доктор потихоньку наблюдает за его реакцией…