Читать книгу "Костяные часы - Дэвид Митчелл"

В Темзе рябит грязно-голубая вода, а я все иду и иду от Грейвзенда в сторону кентских болот, и вот уже половина двенадцатого, и город виднеется где-то вдали, будто игрушечный. Ветер вытягивает один за другим клубы дыма из труб цементного завода компании «Блю сёркл», будто бесконечную связку носовых платков из кармана фокусника. Справа, над болотами, слышен рокот шоссе А2. Старый мистер Шарки утверждает, что шоссе проложили поверх старой дороги, построенной еще в древнеримские времена; именно оно ведет в Дувр, где можно сесть на корабль и поплыть в какую-нибудь европейскую страну, как древние римляне. Вдаль сдвоенной цепью уходят опоры линий электропередач. В «Капитане Марло» папа уже пылесосит бар, если только за это не взялась Шерон, чтобы заработать мои законные три фунта. Утро, теплое и душное, тянется очень долго, как три урока математики подряд, и яркое солнце режет глаза, а темные очки я забыла у Винни на кухне – положила на сушилку для посуды да там и оставила. А они, между прочим, стоят 14 фунтов 99 центов. Мы их покупали вместе со Стеллой; она тогда сказала, что видела точно такие же на Карнаби-стрит, только там они в три раза дороже, и я, конечно, решила, что мне здорово повезло. А сейчас я готова удавить Стеллу, вон, даже руки и плечи сразу как-то напрягаются, будто я и впрямь ее душу.

Очень хочется пить. Должно быть, ма уже сказала отцу, что Холли взбрыкнула и сбежала из дома, но, спорим хоть на миллион фунтов, наверняка все объяснения перекрутила по-своему. Отец теперь отшучивается, мол, его девки между собой чего-то не поделили, а Пи-Джей, Ниппер и Большой Декс согласно кивают и ухмыляются, как мудаки. А Пи-Джей делает вид, что читает статью в газете «Сан» и заявляет: «Вот тут пишут, что астрономы из университета Говношира обнаружили новые свидетельства того, что тинейджеры действительно являются центром Вселенной». И все пропойцы дружно ржут, а старина Дейв Сайкс, всеобщий любимец, владелец лучшего паба в округе, присоединяется к ним: ха-ха, смешно до усрачки. Ладно, посмотрим, как они будут смеяться через несколько дней, когда я так и не появлюсь дома.

Далеко-далеко впереди ловят рыбу рыбаки.

Сверхъестественная хрень, часть последняя. Меня еще волокли в школьный медпункт, а я уже поняла, что радиолюди вернулись. Теперь их были сотни, и все они разом что-то нашептывали. Я запаниковала, но не так сильно, как при мысли о том, что Сьюзен Хилледж погибла из-за меня. В общем, я не выдержала и рассказала школьной медсестре о радиолюдях и о мисс Константен, а милая старушка, естественно, решила, что у меня как минимум сотрясение мозга, а может, я и вовсе спятила, и позвонила ма, которая позвонила нашему врачу в поликлинике, и меня в тот же день показали ушнику из городской больницы Грейвзенда. Он не нашел никаких отклонений и предложил проконсультироваться у специалиста по детской психиатрии, с которым был знаком по лондонской детской больнице на Грейт Ормонд-стрит. По его словам, этот врач как раз занимался такими случаями, как у меня. Ма принялась твердить как попугай: «У моей дочери с головой все в порядке!», но доктор припугнул ее словом «опухоль», и она сдалась. Всю ночь я не смыкала глаз, умоляла Господа избавить меня от мисс Константен, сунула под подушку Библию, но радиолюди непрерывно что-то бормотали мне в уши. А наутро позвонил ушник и сказал, что его друг, тот самый лондонский специалист, через час будет в Грейвзенде и хорошо бы ма немедленно привезла меня к нему.

Доктор Маринус был первым настоящим китайцем, с которым я познакомилась, если не считать китайцев из ресторана «Тысяча осеней», куда нас с Бренданом иногда посылали за едой навынос, если ма валилась с ног от усталости и не могла приготовить ужин. Доктор Маринус превосходно, прямо-таки безупречно говорил по-английски, хотя так тихо, что приходилось вслушиваться в каждое слово. Он был маленького роста, щуплый, но все равно как бы заполнял собой всю комнату. Сперва он расспросил меня о школе, о семье и вообще поговорил со мной о всякой всячине и только потом перешел к радиолюдям. Ма упорно продолжала твердить: «И не смейте намекать на то, что моя дочь спятила! У нее просто сотрясение мозга». Доктор Маринус сказал, что совершенно с нею согласен и что я, разумеется, отнюдь не сумасшедшая, но мозг – сложная штука, и чтобы исключить возможность наличия какой бы то ни было опухоли, ему нужно задать мне кое-какие вопросы, и будет лучше, если я отвечу на них самостоятельно, без маминой помощи. Ну, я и рассказала доктору о радиолюдях, о Сьюзен Хилледж и о мисс Константен. Ма, слушая это, снова взвилась, но доктор Маринус заверил ее, что слуховые галлюцинации – «дневные кошмары» – часто случаются у девочек моего возраста. А мне он сказал, что несчастный случай со Сьюзен Хилледж – просто ужасное совпадение и что такие совпадения, даже куда более невероятные, случаются с людьми повсюду, во всех странах мира и чуть ли не каждую минуту; вот и со мной это произошло, только и всего. Ма спросила, есть ли какие-нибудь лекарства от этих дневных кошмаров, и тут, помню, доктор Маринус сказал, что, прежде чем ступать на эту стезю, лучше воспользоваться неким простым, но весьма действенным способом, издавна практикующимся у него на родине. Это похоже на иглоукалывание, объяснил он, только без игл. Он велел ма сжать кончик моего среднего пальца – он пометил там нужную точку шариковой ручкой, – а сам коснулся своим большим пальцем какого-то места прямо посредине моего лба. Как художник, наносящий краску на холст. Глаза у меня сами собой закрылись…

…и радиолюди исчезли. Нет, они не просто притихли, а совсем убрались. По моему лицу ма догадалась, что произошло, и удивилась и обрадовалась не меньше меня. И тут же стала спрашивать: «Неужели это все? И никакого электрошока, никаких таблеток?» А доктор Маринус сказал, что да, это все и это должно мне помочь.

Я спросила: навсегда ли исчезла мисс Константен?

И доктор сказал, что, во всяком случае, на обозримое будущее.

Вот и все. Мы попрощались с доктором Маринусом и ушли; я выросла, и ни радиолюди, ни мисс Константен больше не появлялись. Я пересмотрела множество всяких научно-популярных и документальных фильмов, где рассказывалось, на какие невероятные шутки способен наш мозг, и наконец поняла, что мисс Константен была чем-то вроде воображаемого друга, как Кроляня-попрыганя у Шерон, только с худшими последствиями. А несчастный случай со Сьюзен Хилледж – действительно невероятное совпадение, как и объяснял доктор Маринус. Кстати, Сьюзен не умерла, а выздоровела и вместе с родителями переехала в Рамсгит, хотя некоторые, наверное, и сказали бы, что это почти одно и то же. А доктор Маринус меня загипнотизировал, ну, вроде как те кассеты, которые помогают бросить курить. С тех пор ма никогда больше не употребляла слово «китаеза», да и теперь обрушивается, как целая тонна кирпича, на всякого, кто так говорит. «Не „китаеза“, а „китаец“, – строго поправляет она. – Между прочим, китайцы – лучшие доктора в Государственной службе здравоохранения Великобритании!»

На моих часах – час дня. Далеко позади какие-то рыбаки – палка, палка, огуречик – ловят рыбу на мелководье близ форта Шорнмид. Впереди виднеется гравийный карьер, рядом с ним – огромная груда гравия и протянутый к барже конвейер. Форт Клифф смотрит на меня пустыми глазницами окон. Старый мистер Шарки говорит, что во время войны там стояли зенитки и жители Грейвзенда, заслышав их грохот, знали, что у них есть максимум шестьдесят секунд, чтобы укрыться от воздушного налета в бомбоубежище под лестницей или в саду. Вот бы разбомбить дом на Пикок-стрит! Они ведь наверняка сейчас жрут пиццу – Винни вообще питается почти исключительно пиццей; ему, видите ли, лень готовить. И смеются надо мной. Интересно, а Стелла у него пробыла всю ночь? Вот так вот влюбишься в кого-нибудь, и все! Влюбишься, как последняя дура! Дура, дура! Со злости я пинаю камешек на дороге, но это вовсе не камешек, а край выступившей из земли скальной породы. Боль зигзагом молнии прошивает все тело насквозь, вонзается в мозг. На глазах выступают горячие слезы, льются ручьем – и откуда во мне столько жидкости? Я сегодня только воды из-под крана глотнула, когда чистила зубы, да пару ложек молока из плошки «Витабикса». Язык шершавый, будто щебенка для цветочных композиций. Ремни сумки натирают плечо. А сердце – как забитый тюлененок. И в желудке пусто, хотя из-за всех своих несчастий я этого пока еще не осознаю. Но назад все равно не поверну. Ни за что, черт побери!