Читать книгу "Ритм-секция - Марк Бернелл"

Это его разочаровало. Поэтому в течение следующих двух недель Уэст заставил меня заниматься с ним сексом больше десяти раз. С каждым разом он был все грубее, стараясь спровоцировать меня, но я так и не доставила ему такой радости. Мое ледяное спокойствие не дало ни единой трещинки, и каждое унижение делало меня лишь сильнее. Каждый раз, когда он кончал, я стойко выдерживала его взгляд, и мы оба понимали, чья это победа. Каждая новая попытка Уэста сломать меня лишь еще больше оголяла его истинную животную суть.

Теперь мне понятно, как это было глупо. Рано или поздно его терпение лопнуло бы, и я заплатила бы за его унижение страшную цену. К счастью, до этого не дошло. Гэри Крутер, торговец героином из Ист-Энда, поссорился с Барри Грином из-за денег, которые задолжал ему. В качестве услуги Грину Дин Уэст согласился преподать Крутеру болезненный урок, более того, сделал это лично. К сожалению, годом раньше Крутер на трассе M25 слетел со своего «Кавасаки». Авария оставила его с множественными переломами черепа и потребовала двух операций на мозге, чтобы спасти ему жизнь. Кулак Уэста моментально вырубил Крутера; тот потерял сознание и больше не пришел в себя. Так простое предупреждение закончилось чистой воды убийством.

Я не видела удара, который вырубил Крутера – по общему мнению, это была скорее пощечина, нежели удар кулаком, – но в приоткрытую дверь разглядела неподвижное тело. Всего секунду, но ее мне хватило.

Я была единственным свидетелем, которому Уэст не доверял. Те, кто бросил тело Крутера в Доклендсе, были подручными Уэста. Эти никогда не будут проблемой. Но, учитывая, как он обращался со мной, я понимала: Уэст имел все основания нервничать.

Лучше всего мне запомнилась растерянность на его лице, потому что потом я ее никогда не видела. Уэст действительно испугался. Он прекрасно знал: если его поймают, ему светит пожизненный срок. Что касается меня, он явно не знал, как со мной поступить: то ли попытаться поговорить по-доброму, то ли запугать. В результате не сделал ни того ни другого, потому что я опередила его, сказав следующее:

– Если меня здесь не было, ты больше никогда не тронешь меня. Ты понял?

Не ожидая от меня таких слов, он просто кивнул.

– Хочу услышать, как ты сам это скажешь.

– Я тебя понял.

С тех пор я молчу, Уэст сдержал свое слово, а детектив Маккиннон – офицер, возглавлявший расследование, – лишился последнего свидетеля.

Что касается изнасилования – или, вернее, первого изнасилования, – то я анализировала его постоянно. Не стану притворяться, будто это было грубое нападение, каким оно вполне могло бы быть, когда такие случаи попадают в теленовости и полицейские находят изуродованный труп, – но все равно это был ужас, и мне пришлось его пережить. А когда я его пережила, как ни странно, этот опыт стал для меня полезным уроком. Прежде всего потому, что, пережив его, я поняла, что смогу пережить это снова.

Я начала смотреть на себя глазами Уэста, видевшего во мне вещь, а не человека. Это помогло мне как бы разделить себя на две части, так что теперь есть одна часть меня, до которой никто не может дотронуться, каким бы унижениям ни подвергалось мое тело. Это позволяет мне делать то, что я делаю, даже с самыми омерзительными клиентами. Это позволяет мне жить под постоянной угрозой насилия и при этом не утратить рассудок.

Уэст все еще заставляет меня нервничать, ведь моя власть над ним ничтожна. Нет никакой гарантии, что в какой-то момент я не стану жертвой его необузданного гнева. По прошествии нескольких месяцев случай с Крутером стал забываться, и Уэст снова сделался груб со мной. В наши с ним разговоры начали проникать откровенные угрозы. Я видела, как он смотрит на меня, и отлично понимаю: он хотел бы снова попытаться сломать меня, хотя и говорит, что я утратила привлекательность и что вообще я ему противна.

Это правда, нынче я паршиво выгляжу. Я сильно похудела. Кожа бледная, вся в красных пятнах. Под глазами постоянные синяки, десны без конца кровоточат.

Пожалуй, самое унизительное, что случилось со мной в этой самой унизительной на всем белом свете профессии, состоит в том, что я была вынуждена снизить расценки. Однажды Энн, которая тогда сама выходила из этого дела, а я только начинала торговать своим телом, сказала мне: «Ты не поймешь, что такое настоящее падение, пока тебе не придется снижать цены, продавая себя по дешевке, и тебе будет наплевать на это».

Я пока не в этом положении. Но оно не за горами.

Мне двадцать два года.

* * *

Джоан сорвала обертку со своей третьей за день пачки сигарет «Бенсон энд Хеджес».

– Ты вся дрожишь.

Так оно и было. Руки Стефани дрожали.

– Я устала, только и всего.

Ради блага Энн она не вернулась в Чок-Фарм, проведя следующие две ночи на бугристом диване, который в данный момент был занят массивной тушей Джоан. Это были паршивые ночи – как только вырубили отопление, стало жутко холодно. Чтобы окончательно не продрогнуть, Стефани сжалась в комок и натянула на себя два пальто. Она потихоньку посасывала бутылку джина, пока не отрубилась и смогла забыться на три часа в первую ночь и поспать пару часов во вторую. И вот теперь расплачивалась за это.

Окутанная дымом, Джоан грызла арахис и щелкала пультом, перескакивая с одного телеканала на другой. На полу, рядом с переполненной окурками пепельницей, лежали в ожидании звонков три телефона. Ни один из них так и не зазвонил.

– Он готов, когда ты готова, – сказала она.

– Как он выглядит?

– Верзила. Мне кажется, он поддатый. – Она взглянула на Стефани сквозь темные стекла очков и покачала головой. – Тебе лучше не раскисать, девочка. Ты не смотришься на миллион долларов.

Сама Джоан смотрелась как выброшенный на берег кит. Кит в лайкре.

– Кто из нас раскисает? – ответила Стефани.

Она налила себе полкружки джина, вытянула из пачки Джоан сигарету и пошла в ванную, где ополоснула лицо – холодная вода принесла временное облегчение, – затем накрасила глаза и губы. В дни, когда она выглядела так же отстойно, как сегодня, Стефани всегда старалась привлечь внимание ко рту и глазам – темно-карим, опушённым длинными густыми ресницами. Помада, на которой она остановила свой выбор, была более кровавой, чем обычно. И сколь бы тощей ни было остальное ее тело, сочные губы выглядели такими же сочными, как и раньше.

Стефани переоделась в черное кружевное белье и пристегнула к поясу чулки. На бедрах виднелись лиловые пятна – «сувениры на память», оставленные чьими-то анонимными пальцами, которые слишком сильно сжимали их. Синяки на запястьях стали бледно-желтыми, едва заметными.

Она допила джин, сделала последнюю затяжку, потушила сигарету и прополоскала рот «Листерином». Затем, вздохнув поглубже, попыталась прояснить голову. Увы, стоило ей увидеть в зеркале свое отражение, как это чувство вернулось – страх перед незнакомцем, страх перед самим страхом. Страх сидел в ее пустом, ноющем желудке и в ее горле, сухом и саднящем.