Читать книгу "Таинственный незнакомец - Эрнест Капандю"

Петушиный Рыцарь молча пожал руку спутника.

— А теперь этот человек должен заговорить, — сказал он.

— Он заговорит, — сказал В. — Пытка приготовлена.

Часы в Калони пробили полночь.

— Осталось несколько часов, чтобы их спасти! — сказал Рыцарь.

XXX. «Курятник» в Фонтенуа

На нижнем этаже того самого дома, где Петушиный Рыцарь во время сражения собрал своих людей перед нападением на английскую колонну, горел яркий огонь в камине. Шел второй час ночи. Железные приспособления всевозможной величины раскалялись на огне. Четыре восковые свечи в медных подсвечниках смешивали свой красноватый отблеск с пламенем камина, озаряя багрянцем зал. В стены и потолок были вбиты железные кольца, крючья и блоки, в которые вдевались длинные веревки. Перед камином стояли Рыцарь и В, их окружали Петухи.

— Начальник, — сказал Растрепанный Петух, — все готово.

— Приведите пленников, — приказал Рыцарь.

Спустя несколько минут, барона и князя ввели через разные двери, оба были связаны и имели во рту кляпы, а на глазах повязки. Их провели на середину комнаты. Петушиный Рыцарь сделал знак, все Петухи вышли из залы в глубоком молчании и неслышными шагами. Дверь бесшумно затворилась. В комнате остались четыре человека. Рыцарь сел на скамейку спиной к камину, возле него встал В по-прежнему в маске и в черном бархатном сюртуке. Лишенные возможности говорить, видеть и двигаться, пленники походили на две статуи. Рыцарь сделал знак В, тот подошел сначала к барону, снял с него повязку и вынул изо рта кляп, потом проделал то же самое с князем. Глаза обоих пленников, ослепленных ярким блеском, сначала закрылись, потом опять раскрылись и медленно осмотрели стены зала. Выражение этих взглядов было совершенно не похоже. При виде приготовленных орудий пытки ужас и бешенство сверкнули во взоре князя. Глаза Монжуа остались спокойными и холодными.

— Ты видишь, что тебя окружает? — холодно спросил Рыцарь.

Монжуа молча кивнул.

— Ты знаешь, что тебя ожидает?

— Пока не знаю, — последовал спокойный ответ.

— Ты не веришь, что я стану тебя пытать?

— Верю, но я верю также и в удачу, кто знает, что может произойти между этой минутой и той, когда ты начнешь меня пытать, — усмехнулся барон.

Рыцарь пристально посмотрел на него.

— Я тебя ненавижу, — проговорил он, — но ты можешь избавить себя от продолжительных страданий, сказав мне все и отвечая на все мои вопросы.

— А если я не стану отвечать?

— Тебя ждет пытка.

Сомбой презрительно пожал плечами.

— Я считал тебя умнее, — сказал он. — Зачем предполагать, что я изнемогу от боли? Это значит, что ты не знаешь меня. Будем действовать, как люди твердые, и не будем делать друг другу бесполезных угроз. Я в твоих руках, ты меня убьешь или станешь пытать — это как тебе угодно. Для меня вопрос состоит в воле и терпении, но, как ни свирепа наша ненависть, поверь мне, Петушиный Рыцарь, не стоит обращаться друг с другом, как пошлые разбойники. Уже двадцать лет, как мы боремся друг против друга с равной силой, с равной ловкостью, с равным везением, но теперь, я сознаюсь, я побежден: я нахожусь в твоих руках без надежды на побег и возможности защитить себя. Обсудим же хорошенько положение. Двадцать лет тому назад я повесил твоего отца и удавил твою мать; три месяца тому назад я ранил твою невесту, прежде попытавшись погубить ее, привезя к графу де Сувре на оргию; два месяца тому назад я похитил твою сестру, чтобы отдать ее человеку, который ее любит. Шестнадцать часов тому назад я отравил их обеих, и через два часа яд начнет действовать. Таково положение дел. Теперь скажи, что ты намерен делать?

Рыцарь ни разу не прервал Монжуа, он слушал его спокойно и бесстрастно, не обнаруживая ни малейшего гнева, ни малейшего негодования. Когда барон кончил, Рыцарь, не спускавший с него глаз, медленно встал и подошел к тому месту, где стоял Монжуа с руками, стянутыми за спиной. Он пристально посмотрел ему в глаза.

— Что я намерен делать? — сказал он холодным тоном человека, умеющего владеть собой. — Я хочу, чтобы ты отвечал на вопросы, которые я задам тебе, и я сумею добиться от тебя ответа!

— Задавай свои вопросы, Жильбер, — сказал Монжуа, — и если я смогу, то отвечу тебе внятно: ведь я твой пленник. Пытку нелепо устраивать и тяжело переносить, когда дело идет о пустяках. Ты тоже так думаешь?

Рыцарь, не спуская взгляда с барона, подошел еще ближе.

— Перенесись на двадцать лет назад, в то время, когда ты употребил все, чтобы разрушить навсегда две честные жизни. Ты был тогда знаком с графом де Шароле.

— Я был его другом.

— Он был твоим сообщником в этом преступлении?

— Признаюсь, он мне помогал.

— Это он вызвал моего отца в Фоссе?

— Да, и это он прислал мне Сен-Клода, ловкого камердинера.

— Почему же этот принц крови так к тебе благоволил?

— Потому, что я потакал его порокам и помогал моими советами в дурных делах.

— Кто велел арестовать ла Морлиера в ночь на тридцатое января?

— Шароле.

— Зачем?

— Потому что Морлиер знал людей, стерегущих Урсулу Рено. Он мог их разоблачить.

— Это де Шароле предложил прогулку в Версаль?

— Да, мы с ним заранее договорились.

— И он увез общество в Фоссе?

— Да, план был продуман.

— Злодей! — прошептал Рыцарь. — Кто тебе помогал убивать мою мать? — продолжал он более спокойным тоном.

— Один только человек, — ответил Монжуа.

— Он еще жив? Где он?

— Здесь.

Монжуа указал на князя движением головы.

— Он? — вскрикнул Рыцарь.

Князь побледнел как полотно. Петушиный Рыцарь рванулся было к князю, но сдержал себя и продолжал спокойно:

— Итак, вы двое убили мою мать!

Эта фраза была произнесена негромко, но с таким выражением, что Монжуа отвернулся, а князь опять задрожал.

В, все время молчавший, стоял напротив Петушиного Рыцаря с лицом, закрытым черной маской, и своей позой и неподвижностью походил на статую.

— Бриссо знала, что ты совершил?

— Нет, только Шароле были известны все подробности. Это все, что касается твоей матери. Что же касается твоего отца, ты знаешь все, потому что сам приезжал в Фоссе узнавать о нем. На этот счет Шароле лучше, чем я, может тебе объяснить. Теперь ты хочешь знать, что случилось на улице Тампль тридцатого января?

— Нет. Я хочу знать, зачем, поразив таким низким образом отца и мать, ты с таким ожесточением преследовал детей?