Читать книгу "Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944 - Евгений Доллман"

Я снова встретился с Доллманом во второй половине августа, и мы согласились, что при сложившихся обстоятельствах наши планы не получат развития. Вольф и я пришли к такому же заключению, когда мы встретились в Фасано в конце сентября и вкратце обсудили положение. Вольф подтвердил, что его суждение о наших лидерах и их политике совпадало с моими взглядами, о которых Доллман рассказал ему уже довольно давно. Однако он с уверенностью согласился со мной, что настроение народа и партийные меры безопасности на время задержали решение насущного вопроса. Мы решили, что, как только появится такая возможность, мы снова вернемся к обдумыванию наших планов.

В связи с этим наши обсуждения не привели к конкретным результатам. Единственным положительным моментом, вероятно, было то, что Вольф знал, что может рассчитывать на мое сотрудничество, когда он занялся подготовкой перемирия весной 1945 года.

Подпись: фон Поль».

Впрочем, достаточно о рассказе генерала фон Поля, записанного в разведцентре в Риме в августе 1944 года. Фон Поль пропустил только одно. По его мнению, старших офицеров германского офицерского корпуса не следовало привлекать к подготовке и осуществлению путча против существующего режима. Хотя, как профессиональный военный, сам принадлежал к этому классу, он прямо заявил мне, что совершить такой переворот будет невозможно. Любое подобное начинание должно исходить из самой партии, в данном случае от Гиммлера и СС. Тогда было решено, что если рейхсфюрер СС сумеет избавиться от внутрипартийной олигархии – включая самого Гитлера, – то офицеры в свою очередь попытаются свергнуть Гиммлера, которому они не присягали. Это была несколько заумная и чисто немецкая теория путча, корни которой уходили во времена Мартина Лютера и его не менее немецкой концепции власти. Суждено ли ей стать исторической реальностью или нет, решила драма 20 июля, свидетелями последних сцен которой я оказался в обществе Бенито Муссолини и его старших министров.

Глава правительства Республики Сало провел несколько дней, путешествуя по Германии, и его встреча с Гитлером в тот исторический для нашей страны день должна была стать последним пунктом его программы. После инспекции своей новой армии, то есть четырех дивизий – «Сан Марко», «Монтероса», «Литторио» и «Италия», которые проходили обучение на территории Германии, Бенито Муссолини должен был 20 июля 1944 года прибыть в ставку фюрера в Растенбурге, чтобы обсудить, как будут использоваться эти части. Было хорошо известно, что формирование этих новых дивизий сопровождалось массой трудностей, поскольку после событий 8 сентября 1943 года Гитлер решил, что все итальянцы, за исключением дуче, были в той или иной степени предателями.

Усталого и больного диктатора больше интересовала его новая «армия», чем куда более важные проблемы, стоящие перед его марионеточным режимом. Как я уже говорил, Муссолини страдал губительной страстью – он любил играть в солдатики. В этом он напоминал своего немецкого друга-ефрейтора, за исключением того, что, помимо своих неизбежных ошибок и просчетов, тот обладал еще большей склонностью к этому опасному времяпрепровождению. Вдобавок гитлеровские военачальники были способнее теперешних итальянских генералов, среди которых во времена Мольтке мало кто поднялся бы выше командира роты.

Ничто не вызывало большей зависти у итальянского диктатора, чем солдаты Гитлера, и это было истоком их странной дружбы, которая основывалась на истинно фрейдистской смеси любви и ненависти. Все, что было у Гитлера, – самолеты «Штука», танки, подлодки, бесчисленные дивизии, парашютисты, элитные войска – очень хотелось бы иметь и дуче, невзирая на его скудные ресурсы и полное отсутствие заинтересованности и энтузиазма со стороны подавляющего большинства итальянского народа, который 10 июня 1940 года вступил в войну с явным нежеланием воевать и плохо скрываемым отвращением.

В погоне за своими наполеоновскими мечтами Муссолини отпраздновал завоевание Абиссинии, заставив покорный парламент назначить его и короля Виктора-Эммануила первыми маршалами новой империи, спровоцировав тем самым один из самых глубоких конституционных кризисов, случившихся со дня его прихода к власти. С тех пор Виктор-Эммануил стал его заклятым врагом и в конце концов свел с ним счеты, арестовав 25 июля 1943 года. В сентябре того же года, уже ослабленная своим неудачным участием во Второй мировой войне, итальянская армия была разодрана на куски.

Тысячи и тысячи итальянцев были переправлены в Германию, упрятаны в лагеря и принуждены были трудиться на благо нацистской военной экономики. Добровольцы, собранные из жалких остатков игрушечной армии Муссолини, были сгруппированы в четыре дивизии и обучены немецкими инструкторами. Таковы были войска, которые должен был проинспектировать дуче и которым должен был вручить знамена.

Итальянские и немецкие организаторы этого военного мероприятия ждали его со смешанными чувствами. На что будет похожа эта первая встреча павшего диктатора и плохо экипированных солдат, которых он вел от одного поражения к другому в качестве первого маршала империи? Вопреки наглой и непоколебимой уверенности многих немцев, итальянский солдат и его командиры низшего и среднего звена вовсе не были трусами – в самом деле, они сделали все, что могли, в Северной Африке и России, воюя в тяжелейших условиях, как физических, так и психологических. Не случится ли так, что они, переполняемые до краев ненавистью и жаждой мести, бросятся на человека, виновного в их прошлых и теперешних несчастьях, и разорвут его на куски?

Солдаты и вправду бросились к нему, но не так, как я себе представлял, и почти разорвали его на куски, но не так, как мне думалось.

Из Флоренции, где я снова предался мечтаниям о возвращении Медичи, я был срочно вызван в Маттарелло близ Тренто, чтобы присоединиться к окружению дуче. Здесь я увидел уже другого Муссолини. В последний раз я видел его во время поездки из Рима в замок Клессхайм в апреле 1944 года. В тот раз во время его первой встречи с Гитлером со дня основания пресловутой Республики Сало дискуссия в основном была посвящена итальянцам, интернированным в Германию, и многочисленным жалобам на созданное немцами на озере Гарда правительство. Когда Гитлер, который во время этой беседы жадно глотал разноцветные таблетки, наконец позволил своему последнему другу и союзнику вставить слово, последовал резкий взрыв эмоций и политического фейерверка.

На этот раз дуче решил принять позицию стоика и взял себе за образец философа-императора Марка Аврелия. Вообще Марк Аврелий был в тот момент самой подходящей фигурой для подражания, ибо он так же был обеспокоен набегами орд варваров, как и оба диктатора, с ужасом ожидавшие неизбежного вторжения России и западных союзников в Третий рейх и в ту часть Италии, которая находилась еще под юрисдикцией Муссолини.

Великий человек был спокоен и молчалив и вел себя с достоинством, что стирало из памяти его былые позы и помпезность. Первое, что он сделал, пригласив меня в вагон специального поезда, – это спросил, знаю ли я Платона. Мне пришлось ответить отрицательно. Я читал когда-то платоновский «Пир» – исключительно из литературного интереса, – но это было как раз то самое произведение, к которому Муссолини проявлял меньше всего интереса. Он улыбнулся сочувствующе и показал мне другие труды Платона из своей походной библиотеки, а затем прочитал мне интересную, но беспредметную лекцию о своем новом кумире. Поскольку большая часть сказанного была для меня совершенно неизвестной, а у дуче с сентября 1943 года было мало шансов освежить свой немецкий, я слушал его философский урок молча и с удовольствием, но поинтересовался, не собирается ли он осчастливить свои войска диссертацией на эту тему.