Читать книгу "Елена Блаватская. Интервью из Шамбалы - Анна Бурдина"

Елена Петровна пыталась бороться в одиночку, продолжая публично отстаивать свою гражданскую позицию. В августе 1885 года она направила письмо в петербургскую газету «Ребус», где среди прочего писала:

«1) Хотя совершенно верно, что я горячо люблю мою родину и все русское, а англо-индийскому терроризму не только не сочувствую, но и просто ненавижу его; но не менее верно и следующее: не чувствуя за собою права вмешиваться ни в чьи домашние, тем более в политические дела, в продолжение моего шестилетнего пребывания в Индии строго следуя „уставам“ нашего Теософического общества, я не только что никогда не выражала перед индусами своих „антипатий“, но, любя их и желая им добра от всего сердца, старалась, напротив, помирить их с неизбежным и, утешая, постоянно проповедовала им терпение, прощение и внушала верноподданнические чувства. 2) В благодарность за это, прозорливое англо-индийское правительство узрело во мне, с первого же дня моего приезда в Бомбей – „русскую шпионку“. Оно не жалело ни трудов, ни денег, чтобы проникнуть ту коварную цель, которая могла заставить меня предпочитать „покорителям“ – покоренных, „тварей низшей расы“, как первые называют индусов. Оно окружало меня более двух лет почетным конвоем из мусульманских полицейских шпионов, делая мне, одинокой русской женщине, честь страшиться меня, как бы я была целой армией казаков за Гималаями. Только спустя два года и истратив – по сознанию сэра Альфреда Лайеля, более 50 ООО рупий на эту бесполезную погоню за моими политическими тайнами – которых никогда и не было – правительство успокоилось. „Мы сыграли в дураков“, – говорил мне очень откровенно затем в Симле некий англо-индийский сановник, – в чем я с ним учтиво согласилась».

Глава 54

Удар за ударом

«Не делай людям добро – не получишь зло»

(поговорка).

В октябре 1884 года, в связи с разразившимся скандалом, Елена приняла твердое решение: «Я возвращаюсь в Индию, чтобы подать в суд на клеветников и составителей подложных писем».

Путь лежал через Александрию, Порт-Саид, Каир и Цейлон. Ее сопровождала чета Купер-Оукли, а в Египте к ним присоединился английский священник Чарльз Ледбитер, который оставил интересные заметки об этом путешествии. Он недавно вступил в Теософское общество, собирался жить и работать в Адьяре.

В Каире, где Блаватская провела десять дней, ее принимали «сливки общества», а 24 ноября она телеграммой сообщила Олкотту относительно Коломбов: «Полный успех. Объявлены вне закона. Официально подтверждено». Одновременно она отправила ему письмо с описанием их мошенничеств. Покинув Каир, Елена с сопровождающими отправилась через Суэцкий канал в Мадрас, а мистер Оукли остался, чтобы получить в полиции документы, касавшиеся Коломбов…

Индия встретила ее радостно. Спутники Елены вспоминали: «Навстречу нам на лодках вышла целая делегация в сопровождении духового оркестра… На пристани

Е.П.Б. приветствовали сотни людей, и восторженные местные теософы буквально потащили нашу повозку, украшенную бумажными розами, по пристани, и затем мы оказались в окружении множества улыбающихся смуглых лиц».

Пока готовились судебные иски, прошло два месяца, в течение которых ей были нанесены очередные удары. Елена получила от адвокатов письмо, адресованное ей, как «госпоже Митрович».

– Это новое письмо – вымогательство и хулиганство, – возмущалась она. – Что эта подлая клика думает, я не знаю, но что думает Коломб, я ясно вижу, ибо это старая-старая история… А теперь этот адрес: «Госпоже Митрович, иначе госпоже Блаватской» – это клевета и хулиганство, шантаж, что бы вы ни говорили. Невоздержанные на язык люди никогда не перестанут твердить, что все мужчины, когда-либо приближавшиеся ко мне, начиная с Мейендор-фа и кончая Олкоттом, были моими любовниками. Прошу показать это нашему юристу, чтобы он поставил их на место и сказал им… если они письменно не извинятся, то я подам на них в суд за клевету.

В суд за это оскорбление она так и не подала, но осадок от вылитых на нее помоев остался. Елена не желала, чтобы кто-то вторгался в ее личную жизнь, тем более не хотела выносить на публику свои отношения с Агарди Митровичем, которого уже не было в живых. Она не хотела осквернять память о нем и доказывать недоказуемое. Все, что было между ними, осталось в ее памяти неприкосновенным, поэтому Елена не хотела, чтобы кто-то со своими грязными руками, сквернословием и предвзятым мнением вторгался в ее прошлое. Больше всего ее оскорбляло представленное Эммой Коломб письмо, высланное ей и якобы написанное госпожой Блаватской «по секрету». Госпожа, дескать, сообщала, что «оставила своего мужа, полюбив и вступив в связь с каким-то мужчиной, которого сама похоронила в Александрии, и что у нее от него трое детей!!!» Все это заканчивалось просьбой не говорить об этом никому, а далее следовали зачеркнутые фразы с признанием в том, что Елена никогда не знала Учителей, никогда не была в Тибете и что она фактически все сама придумала.

Елена возмущенно протестовала:

«Было бы лишь напрасной потерей времени все это опровергать. Те, кто поверил, что опубликованные письма не подложны, кто настолько глуп или прикидывается глупцом, что смог подумать обо мне, будто я могу написать такое самоубийственное письмо совершенно чужой мне женщине, с которой я лишь несколько недель встречалась в Каире, – пусть те так думают и дальше».

Не представила она в суд и медицинское свидетельство о своем бесплодии, полученное ею в Вюрцбурге. Теперь это было не нужно.

Нервные переживания и вредный для организма Елены Петровны климат вновь дали о себе знать. Она слегла в постель с тяжелыми осложнениями своих многочисленных заболеваний. С каждым днем ее разбитое болезнями тело все больше и больше слабело, пока она не впала в кому. Положение казалось даже не критическим, а просто безнадежным. Наступила тревожная ночь, когда врачи заявили, что ничего сделать нельзя. Стали готовиться к худшему.

В тот вечер участники Теософского общества были в напряжении. Срочно вызвали телеграммой из Бирмы Олкотта. В проходной комнате, рядом с комнатой Елены Петровны, в гнетущем молчании собрались супруги Купер-Оукли, Олкотт, Дамодар Маваланкар, Баваджи, Д. Натх и доктор Франц Еартман. Все нервно прислушивались, не позовет ли госпожа Блаватская к себе. «…В течение предыдущего дня все казалось настолько плохо, что Субба Роу и Дамодар потеряли самообладание, впали в совершеннейшую панику и сказали, что "теперь ТО полетит ко всем чертям…"»

Вечером пришел некий индийский йог, одетый в обычное оранжевое одеяние, в сопровождении женщины-аскета, видимо его ученицы. Олкотт сел напротив индийского йога, они стали молча смотреть друг на друга. Затем йог закрыл глаза, сконцентрировался и – передал Олкотту психически свое послание, в котором объяснил, что он был послан одним из Махатм, чтобы убедить Олкотта в том, что он не останется в одиночестве. Затем йог и чела-женщина направились в комнату, где находилась госпожа Блаватская. Чела подошла к Елене, проделала над ней пассы и по команде своего гуру начала произносить мантры. Затем гуру извлек из своей одежды шар размером с апельсин, сделанный из священного пепла, который используется в индийских храмах для умащения тела после омовений, и приказал челе поместить его в небольшой шкафчик, что висел в изголовье кровати Е.П.Б. Потом еще были какие-то разговоры, и затем они удалились…