Читать книгу "Дом аптекаря - Эдриан Мэтьюс"

Корнелис, друг мой! «Следствие порока»! Что я мог сказать? Что должен был сделать? Я лишь вздохнул и громко рассмеялся. Так превратно понять слова! Разумеется, я тут же сообщил Джакомо о его ошибке — потому как среди немалого числа моих слабостей нет, к счастью, распутства — и напомнил о моей чистой страсти к Эстер. Бедняга Джакомо смутился сверх всякой меры и, отодвинув бумагу, пробормотал, что хотя оракул порой и страдает двусмысленностью, вопросы ему следует формулировать с полной ясностью, исключающей двойное толкование.

Разговор наш вернулся к Эстер, и я снова поведал Джакомо о тающих надеждах стать художником. Должен признаться, что мне не пришло в голову рассказать об опытах с темной комнатой, так как, руководствуясь тщеславием, я не хотел падать в его глазах. Если правда когда-нибудь выйдет наружу, мой проектор и его оракул окажутся на одной доске, поскольку в обоих случаях важен оправдывающий средства результат, а честность или бесчестность этих средств должны оставаться сокрытыми вечной завесой моральной тьмы.

Притихнув, он молча слушал мою повесть о неудавшейся жизни и любви, а мне хотелось знать, найдет ли его изворотливый разум какой-либо выход из этого лабиринта неуверенности. Я чувствовал в нем искреннее сочувствие. «К черту искусство», — сказал он после долгих раздумий. Столь неожиданный ответ болезненно поразил меня, но я не подал виду. Какой-то хмурый парень со шрамом через все горло только что закончил партию в шахматы и собирал в ящичек фигурки. Ради примирения я предложил Джакомо игру. «Je ne joue pas aux échecs, Monsieur[21], — высокомерно заявляет он. — Je joue aux dames[22]».

Но по дороге домой я ощутил вдруг странное волнение. Что-то вспыхнуло в моем воображении, что-то шевельнулось в нем! Слова Джакомо — случайно брошенная реплика — заставили меня остановиться и вдохнули жизнь в догорающие угольки надежды. Сейчас я не скажу вам ничего, не дам даже малейшего намека, пока огоньки болотного газа не станут чем-то более основательным. Нужно многое сделать, нужно провести много экспериментов. Но не тревожьтесь, Корнелис, когда истина откроется, я не поделюсь ею ни с кем, кроме вас. Верьте мне.

Ваш верный друг,

Йоханнес.

Глава двадцать шестая

— Итальянец. — Майлс оторвался от письма. — Что ты о нем думаешь?

— Не знаю. Странный тип. По-твоему, у него что-то на уме?

— Трудно сказать. Если ты имеешь в виду предсказание, то это может быть всего лишь безобидный трюк. В противном случае парень затевает какое-то мошенничество.

— Во всяком случае, Йоханнеса он заинтересовал.

Майлс потер щеку, нахмурился.

— Его заинтересовал не оракул.

Руг еще раз пробежала взглядом последнюю страницу.

— Согласна, дело не в оракуле. Итальянец что-то сказал. Что-то такое, от чего наш герой пришел в крайнее волнение.

— И вот что еще… Если Джакомо жулик, зачем ему нужен аптекарь? Какая польза могла быть от бедного аптекаря в восемнадцатом веке? Нет, не складывается.

Они склонились над следующим письмом, едва не стукнувшись друг о друга головами.

Лапис инферналис, лунар каустик…

Такой ответ дал оракул Джакомо на мой вопрос. Ответ абсурдный и не имеющий к моей ситуации ни малейшего отношения. И тем не менее тучи начали рассеиваться. Что, если за оракулом и впрямь стоит высший, Божественный разум, нечто такое, чего я со своим скептицизмом не в состоянии постичь? Позвольте, друг мой, выразиться яснее. Джакомо вскользь упомянул, что использовал раствор серебряной соли как чернила для тайнописи — оставаясь в темноте невидимыми, они проявляются лишь под воздействием света. Слова его навели меня на размышления и заставили вспомнить о феномене, наблюдать который мне неоднократно приходилось собственными глазами. На подоконнике в аптеке у нас стоит банка с кристаллами того самого ляписа, употребляемого для медицинских целей. С детских лет я слышал от отца предупреждение быть осторожным с этим веществом, поскольку оно ядовито, оставляет на коже бурые пятна и может послужить для изготовления взрывчатых материалов. Возможно, ляпис чем-то сродни селитре. Так или иначе, но по этой причине ляпис не продают личностям сомнительного поведения. Банка стоит на полке у окна, и я нередко дивился тому, что кристаллы со светлой стороны темнее остальных. Однажды я даже заметил, что на них отпечатался рисунок уголка кружевной шторы, попавший между стеклом и банкой. Не знаю, что стало причиной такого необычного эффекта, свет или тепло, хотя мнение мое склоняется в пользу света. Как было уже сказано, явление это я наблюдал не раз, но не придавал особенного значения; теперь же, после речения оракула, все мои мысли только о нем.

На протяжении всех моих экспериментов с темной комнатой главной помехой при работе с портретом оставалась невозможность добиться полной, абсолютной неподвижности натуры. Люди, друг мой, не способны сидеть спокойно, будь они прокляты! Зеркало на стене в моей комнате передает изображение на бумагу, но стоит мне взяться за карандаш, как очертания слегка смещаются. Вы хорошо знаете, в какое отчаяние это меня приводило. Вот если бы покрыть бумагу каким-то веществом, повторяющим эффект зеркала. Однако и у зеркала есть недостаток, заключающийся в том, что оно не сохраняет образ. Следовательно, материал, наносимый на бумагу, должен, в силу природных особенностей, сохранять факсимиле отображаемого объекта. Тогда художник мог бы не спешить и трудиться вдумчиво и постепенно, с точностью, недоступной самому искусному рисовальщику. Живопись превратилась бы в подлинно изящное искусство, а в соответствии портрета оригиналу никто не посмел бы усомниться! Такой художник удостоился бы великой и заслуженной славы.

И вот, мой дорогой Корнелис, то, о чем я так долго и тщетно мечтал, внезапно открылось мне с полной ясностью: нужное вещество все это время находилось буквально под носом, в стоящей на пыльной полке у окна банке. В той самой аптеке, которую я проклинал и из которой стремился бежать.

* * *

Если меж нами и есть что общее, друг мой, так это то, что мы оба люди практического склада. Вот почему вам нетрудно представить, что, вернувшись домой, я не стал попусту терять время, а сразу же взялся за дело. Кристаллы ляписа образуются при растворении серебра в селитре или нагретой азотной кислоте. Для покрытия полотна необходимо снова приготовить раствор или эмульсию, что я и сделал. Полученное вещество оказалось слишком жидким, и необходимого сцепления с текстурой основы не получалось. Возникшее препятствие мне удалось устранить простым смешиванием раствора с альбумином или, проще говоря, яичным белком. Результатом продолжавшихся несколько часов опытов стал слабый образ, видимый лишь при тусклом освещении. Я упустил из виду, что если холст или доска чувствительны к свету, то и полученное изображение тоже останется чувствительным к свету. Процесс нужно было каким-то образом остановить. И еще одно любопытное открытие поджидало меня: то, что было светлым в действительности, на моем изображении сделалось темным, темное же стало светлым. Нечто похожее происходит и с нами: если в яркий день взглянуть на солнце или просто блестящий предмет и закрыть глаза, то наш глаз сохраняет его темное изображение. Интересная деталь эта никоим образом не влияет на четкость контура.