Читать книгу "Подвеска пирата - Виталий Гладкий"

Наконец нос фрегата почти поравнялся с кормой пинка, затрещали выстрелы, и Карстен Роде заорал:

— Недан, бросай!!!

— Эх, раззудись плечо! Размахнись рука! — вскричал Недан, и на палубу фрегата полетели тыквы с горящими фитилями.

Фитили зажигал кто-то из поморов.

В этом деле была одна тонкость — бросить «гранату» нужно было именно в тот момент, когда огонь почти добрался до пороха. Но в Недана, казалось, вселился сам бес, повелитель адского огня. Его «снаряды» падали и падали на палубу противника — как перезревшие груши, если потрясти дерево. Недоумевающие англичане сначала шарахались от этих необычных «ядер», а затем, видя их безвредность, развеселились; кто-то даже пнул ногой тыкву, и та покатилась по чисто отдраенным доскам палубы...

Первый же взрыв уложил человек пять. А затем на борту фрегата разверзлась преисподняя. Тыквы взрывались одна за другой, а Недан продолжал доставлять их по адресу, не останавливаясь ни на мгновение. Пиратов трудно было чем-либо испугать, однако в этот момент их обуял настоящий ужас. Они бестолково метались, повинуясь таким же бестолковым приказаниям своих офицеров.

Но вот корабли поравнялись, полетели абордажные крючья — с обеих сторон — и орудия фрегата дали залп, почти в упор. Казалось, что «Русалка» жалобно вскрикнула. Она затрещала, заскрипела — словно старуха костями — и накренилась на правый борт.

— Тяни! — заорал Клаус Тоде. — Уйдем на дно! Недан! Сюда!

Богатырь услышал зов боцмана и быстро оценил ситуацию. Оставив свое занятие, он схватил цепь, крюк которой впился в ограждение фрегата, и начал тянуть изо всех сил. Флибустьеры, подбодренные такой подмогой, утроили усилия, и вскоре полуразрушенный пинк привязали к фрегату так крепко, что теперь они представляли одно целое.

Наконец обе команды схлестнулись, и трудно было понять в этом диком месиве, кто кого взял на абордаж. И на палубе пинка, и на палубе фрегата шла яростния рубка. Такого боя Карстену Роде еще не доводилось ни видеть, ни в нем участвовать. Все были привычны побеждать, поэтому об отступлении или сдаче на милость победителя не могло быть и речи. Тем более, флибустьерам и отступать-то уже было некуда — «Русалка» держалась на плаву только благодаря крепкой сцепке с фрегатом.

Впрочем, в голове Голштинца царили только злость и пустота. Он страстно желал сцепиться с самим Дрейком. (Если он, конечно, был на фрегате.) Карстен Роде присоединился к абордажной команде и одним из первых перемахнул на борт чужого корабля. Он рубился как дьявол. Англичане поняли, что это человек высокого ранга, судя по дорогой кирасе и шлему, и каждому из них хотелось получить столь ценный приз. Поэтому все лезли на него, как рыба ночью на огонь.

Но в скором времени охотников скрестить клинки с «ван Дорном» становилось все меньше и меньше. Кого он срубил, а кто и сам благоразумно убрался с его дороги. Тяжелая сабля Голштинца была сработана на заказ: она была длиннее кутласса и отменно сбалансирована. Наконец, мало кто из пиратов имел доспехи в отличие от Карстена Роде. Клинки англичан лишь отскакивали от его кирасы, а сабля Голштинца разила их наповал, разрубая едва ли не до пояса.

Но где же Дрейк? Увы, адмирала нигде не было. Похоже, он не рискнул оставить эскадру, чтобы отправиться в погоню за вероломным Голштинцем.

Вскоре в ходе схватки наметился резкий перелом. Поморы Ондрюшки во главе с Неданом, оставшиеся на «Русалке», перерезали абордажную команду англичан словно баранов. Неудержимый богатырь крушил головы своим ослопом и при этом пел (скорее орал) какую-то песню. Многим англичанам казалось, что это викинг-берсерк, что и вовсе смутило видавших виды головорезов.

Покончив с абордажной командой, поморы хлынули на фрегат, чтобы помочь голландцам. А помощь край как была необходима. С таким страшным противником, как они, англичанам еще не приходилось встречаться. Поморы прошлись по палубе фрегата стальным потоком, оставляя после себя горы окровавленных трупов. В конце концов англичане не выдержали этого ужаса и раздались крики о пощаде. Ондрюшка едва сдержал своих людей, чтобы те не вырезали всех до единого.

Затем началась обычная в таких случаях работа: мертвых сбросили на корм рыбам. Живых согнали в кучу, дали две шлюпки, приказали убираться и передавать привет Дрейку. Затем принялись перевязывать свои многочисленные раны. Но прежде Карстен Роде всех мало-мальски целых и здоровых погнал на «Русалку», чтобы перетащили весь ценный груз на фрегат. Что и было сделано весьма проворно.

Канаты, державшие «Русалку» на плаву, обрубили, и пинк медленно, словно нехотя, пошел ко дну. На глазах поморов, этих суровых, бесстрашных морских рыцарей, появились слезы. Нужно сказать, что и Карстен Роде почувствовал комок в горле. Он вдруг понял, что вместе с пинком уходило что-то очень важное для него.

— Палубу отдраить, обломки за борт, — поискав глазами и не найдя Клауса Тоде, капитан приказал де Фризу, и тот побежал исполнять.

Но где же боцман? Словно услышав немой призыв капитана, Клаус Тоде появился откуда-то сбоку. У него была перевязана голова, и он шел, слегка пошатываясь.

— Карстен, там тебя зовет Шелига, — сказал он просто, без чинов.

— Что с ним?! — встревожился Голштинец.

— Плох он. Очень плох, — угрюмо буркнул боцман. — Впору исповедаться...

Карстен Роде бросился в каюту, куда отнесли Гедруса Шелигу. Тот лежал с оголенным торсом и перебинтованной грудью. Глаза его были закрыты. Капитану очень не понравилось восковое лицо Литвина. Казалось, он уже отошел в мир иной.

— Что с ним? — шепотом спросил Голштинец у судового врача-голландца.

— Пуля из мушкета. Всю грудь разворотило.

— Выживет?

Врач сначала пожал плечами, а затем, немного подумав, отрицательно покачал головой.

— Умираю я... — вдруг послышался тихий голос Шелиги. — Вижу, вижу, вот она, смертушка моя... Стоит и скалится. Подожди немного, костлявая, я скоро... Капитан, пусть нас оставят одних... Я хочу кое-что сказать...

Карстен Роде мигнул, и врач вместе с боцманом вышли из каюты.

— Карстен, я хочу исповедаться...

— Гедрус, у нас нет священника.

— Он и не нужен... — Литвин дышал с большим трудом, на его синих губах пузырилась кровавая пена. — Я хочу тебе исповедаться... Виноват я перед тобой, сильно провинился. Дай слово, что простишь... отпустишь мой грех.

— Мне не в чем тебя упрекнуть. Ты настоящий друг и хороший боевой товарищ. Рано еще исповедоваться. Держись, Гедрус, держись!

— Дай слово!

— Ну, хорошо, даю.

На какое-то время Гедрус Шелига умолк, а затем, с трудом выдавливая из себя слова, произнес:

— Я мог бы и промолчать... И похоронили бы меня как человека. А так... боюсь, что бросите в море как собаку. Но я должен! Я это чувствую...

— Ты бредишь, Гедрус.