Читать книгу "Остров. Тайна Софии - Виктория Хислоп"

– Что ж, с Богом, – сказал он. – Наверное, ваш отец уже ждет нас.

Они прошли по улице и вошли в туннель. От древних стен вибрирующим эхом отскакивал звук их шагов.

Гиоргис действительно ждал их на пристани. Нервно затягиваясь сигаретой, он сидел на стене в тени мимозы и ждал, когда дочь выйдет из туннеля. Ему казалось, что этого не случится никогда. Не считая Марии и Лапакиса, остров теперь был полностью безлюдным. Переправили даже ослов, коз и кошек, лодки с которыми напоминали Ноев ковчег. Предыдущая лодка отчалила минут десять назад, и пристань опустела. На ней валялись металлический ящичек, связка писем и полная пачка сигарет – немые свидетельства торопливого отплытия последней партии островитян. «Может быть, что-то произошло? – с тревогой думал Гиоргис. – Но что могло помешать Марии уехать?»

Что если доктор не подписал ее справку?

Но когда эти глупые мысли уже стали казаться пожилому рыбаку реальностью, из темного полукруга туннеля вышла Мария и, раскинув руки, бросилась к Гиоргису. И как только она очутилась в объятиях отца, все мрачные мысли и сомнения разом отодвинулись куда-то на задворки ее сознания.

Не произнося ни слова, Гиоргис наслаждался прикосновением шелковистых волос дочери к своей загрубевшей коже.

– Поехали? – через какое-то время спросила Мария. Ее вещи уже лежали на дне лодки. Лапакис спрыгнул в лодку первым и повернулся, чтобы подать Марии руку. Девушка стала одной ногой на переднее сиденье. Долю секунды ее вторая нога оставалась на каменистой земле причала, но потом и она очутилась в лодке. Жизнь Марии на Спиналонге закончилась.

Гиоргис отвязал старое суденышко и оттолкнул его от пристани. Затем он проворно для человека своего возраста запрыгнул в лодку и развернул ее. Спустя несколько секунд они уже плыли к берегу Крита.

Пассажиры Гиоргиса сидели по ходу лодки, не свода глаз с ее носа, который, подобно стреле, летел к цели. Гиоргис же смотрел на Спиналонгу. Темные квадраты окон глядели на него как запавшие, незрячие глаза, и их невыносимая пустота наводила его на мысли о тех больных лепрой, которые прожили остаток своих дней в слепоте. Внезапно ему привиделась Элени – такая, какой он в последний раз видел ее на этой пристани, и на мгновение радость от того, что дочь снова рядом, померкла в его сердце.

Путь до гавани занял считанные минуты. Маленькая пристань Плаки была запружена народом. Многих из колонистов встречали близкие или друзья; другие просто обнимались, стоя на земле родного острова, – некоторые очутились здесь впервые за четверть века. Громче всех вели себя афиняне. Несколько их друзей и даже бывших коллег преодолели весь долгий путь из столицы, чтобы вместе с ними отпраздновать это эпохальное событие. Все знали, что сегодня они будут гулять до глубокой ночи, а завтра утром поедут в Ираклион, а оттуда в Афины. А пока что они покажут этой деревушке, как надо веселиться! Среди афинян было несколько музыкантов, и утром они успели даже, порепетировав с местными, сформировать внушительный оркестр, в котором были почти все инструменты – от лиры, лютни и мандолины до бузуки, волынки и пастушьей флейты.

Со вторым ребенком, Петросом, на руках на пристани стояли, встречая Марию, Фотини, Стефанос и Матеос, их кареглазый мальчуган, который пританцовывал от возбуждения и пьянящей атмосферы, не имея представления о том, насколько значителен этот день, но в восторге от витавшего в воздухе предвкушения карнавала.

– Добро пожаловать домой, Мария, – сказал Стефанос и чуть отступил, чтобы жена смогла обнять лучшую подругу. – Мы так рады, что ты вернулась!

Он начал грузить коробки Марии в свой автомобиль – до дома Петракисов было близко, но не настолько, чтобы нести все в руках. Молодые женщины пересекли площадь пешком, оставив Гиоргиса привязывать лодку. Они пойдут пешком. Уже были установлены столы на козлах, стояли стулья. Яркие флажки, которыми площадь была украшена с четырех сторон и по диагонали, радостно трепетали на ветру. До начала праздника осталось совсем немного.

К тому времени как Мария и Фотини подошли к дому, Стефанос уже выгрузил тюки, которые теперь стояли у двери в прихожей. Мария вошла в дом и почувствовала, как по спине у нее побежали мурашки. Со дня ее отъезда ничего здесь не изменилось. Все стояло на своих местах, как и всегда: все та же вышивка с гостеприимным «Калимера» («Доброе утро»), которую мать закончила как раз к свадьбе, висела на стене напротив двери, приветствуя посетителей; хорошо знакомый Марии набор кухонной утвари висел над печью, а привычный комплект фарфоровых тарелок с цветочным узором выстроился на полке. Скоро Мария достанет из одной из своих коробок несколько таких же тарелок и чашек, и части сервиза вновь соединятся.

Даже в такой солнечный день в доме было сумрачно. И хотя все знакомые предметы по-прежнему были на месте, сам дом, казалось, пропитался безмерным отчаянием, которое жило здесь. Его стены излучали одиночество, в котором отец прожил предыдущие несколько лет. Все казалось прежним, но только казалось…

Когда несколько мгновений спустя вошел Гиоргис, он увидел в доме Стефаноса, Фотини, Петроса, Матеоса с букетиком цветов и Марию. Наконец-то отдельные осколки его прошлой жизни возвращались на свои места! Его красавица дочь стояла перед ним – одна из трех женщин, изображенных на фотографиях в рамках, на которые Гиоргис смотрел каждый божий день. В его глазах она была еще прекраснее, чем когда-либо.

– Что ж, мне пора, – сказала Фотини. – Надо готовить еду. Увидимся на площади?

– Спасибо тебе за все. Как хорошо, что мне удалось вернуться к старым друзьям. И к новому другу тоже! – сказала Мария, глядя на маленького Матеоса, который наконец собрался с духом, чтобы шагнуть вперед и отдать ей цветы.

Мария улыбнулась. Это были первые цветы, которые она получила от кого-то с тех пор, как Маноли подарил ей букет года четыре назад – всего за неделю до того, как она отправилась в Ираклион сдавать анализы на лепру. У девушки стало еще теплее на душе.

Полчаса спустя, надев другое платье и расчесав волосы так, что они заблестели ярче зеркала, Мария почувствовала, что готова выйти из дому под любопытные взгляды односельчан. Она знала: кто-то встретит ее радушно, но большинство будут придирчиво рассматривать ее, выискивая признаки болезни. Их ждало разочарование – болезнь не оставила на теле Марии следов. Некоторые из островитян пострадали намного сильнее: кто-то всю жизнь будет ковылять на искалеченных ногах, а кто-то потерял зрение и теперь будет зависеть от родных. Впрочем, у многих язвы исчезли, уродливые пятна на коже побледнели, хотя все еще были заметны, а в те части тела, которые немели, вернулась чувствительность.

Мария с отцом пошли на площадь вместе.

– Мне слабо верится, – заявил Гиоргис, – но твоя сестра сказала, что, возможно, придет этим вечером. Вчера я получил от нее записку.

– Анна? – спросила Мария в изумлении. – И Андреас тоже?

– Так она написала в записке. Наверное, хочет поздравить тебя с возвращением.

Он был не прочь восстановить отношения со старшей дочерью и предположил, что Анна сочла этот праздник удачным моментом, чтобы сгладить свое некрасивое поведение в последние несколько лет. Если бы ему удалось вернуть двух дочерей вместо одной, это сделало бы его счастливым. Но Марию возможность встретиться с Анной этим вечером совсем не радовала. Сегодня ей нужен был праздник, а не примирение с сестрой: для нее главным было то, что все обитатели Спиналонги наконец-то получили свободу.