Читать книгу "Остров. Тайна Софии - Виктория Хислоп"

Плака, 2001

В воздухе мелькнул развязавшийся канат, окропив обнаженные ноги молодой женщины каплями морской воды. Вскоре они высохли под жаркими лучами солнца – на небе не было ни единого облачка, – и девушка увидела, что ее кожа покрылась налетом соли, напоминающим татуировку в виде геометрических узоров. Девушку звали Алексис, и она была единственной пассажиркой небольшой видавшей виды моторной лодки, которая в эту минуту медленно отходила от пирса. Лодке предстоял недолгий путь на необитаемый остров посреди моря, и при мысли о мужчинах и женщинах, которые преодолели этот путь до нее, Алексис поежилась.

Спиналонга. Она покрутила это слово на языке, словно оно было косточкой от оливки. Остров лежал прямо по курсу, и, пока катер приближался к мощным стенам венецианской крепости, возвышающейся на берегу, Алексис вдруг ощутила, как тесно переплелись в этом месте прошлое и настоящее. Здесь несложно было уловить дыхание истории, причем дыхание теплое и живое. Обитатели этой крепости были реальными, а не призрачными, как во всех тех старинных дворцах и развалинах, в которых она побывала за последние недели, месяцы и годы.

Алексис могла бы провести еще день-другой среди руин дворца в Кноссе, пытаясь по немногочисленным уцелевшим осколкам истории представить, какой была здесь жизнь четыре тысячелетия назад. Однако в последнее время ее не покидало ощущение, что это прошлое было настолько далеким, что ее воображение просто неспособно туда проникнуть, – а главное, ей это было неинтересно. Несмотря на то что у Алексис была научная степень по археологии и должность в музее, она чувствовала, что интерес к древним цивилизациям в ней неуклонно угасает. Ее отец был известным ученым, увлеченным своей работой, и она так и не смогла преодолеть детской уверенности, что, пойдя по его стопам, сможет разделить подобный энтузиазм. Для такого человека, как Маркус Филдинг, древность цивилизации была изюминкой, которая разжигала его любопытство, но для его двадцатипятилетней дочери какой-нибудь вол, мимо которого она прошла этим утром, был намного более реальным и важным, чем Минотавр, якобы обитавший некогда в легендарном критском лабиринте.

Впрочем, будущая карьера сейчас не слишком волновала ее: гораздо более острым стал для нее вопрос, как быть с Эдом. В течение всего отпуска, пока они жарились под августовским критским солнцем, Алексис не покидало чувство, что под их когда-то многообещающим романом медленно подводится черта. Их отношения расцвели в разреженном микрокосме университета, но, перенесенные во внешний мир, сразу как-то увяли – и теперь, три года спустя после начала их романа, напоминали Алексис чахлый росток, который не выдержал пересадки из теплицы в открытый грунт.

Эд был очень красив, и это было не просто ее мнением, а неоспоримым фактом. Но иногда Алексис раздражала даже его внешность: вне всякого сомнения, она стала одной из основных причин частенько проскальзывающей в словах молодого человека заносчивости и его невероятного самомнения. Наверное, они сошлись по принципу «противоположности притягиваются»: у Алексис была бледная кожа, темные волосы и почти черные глаза, а голубоглазый блондин Эд мог сойти за эталон истинного арийца. Иногда Алексис казалось, что привычка Эда к самодисциплине и порядку передается и ей, хотя она всегда задыхалась в узких рамках – тогда как Эд, наоборот, терпеть не мог неопределенности.

В последнее время Алексис выводили из себя и многие другие качества Эда, которые всем миром воспринимались как сугубо положительные и выигрышные. Скажем, ее бесила его непоколебимая уверенность в себе. Эта уверенность возникла оттого, что он всегда, буквально с самого рождения, точно знал, каким будет его будущее: надежное положение в юридической фирме, неуклонное восхождение по служебной лестнице и полная комфорта жизнь в домах, расположенных в престижных районах. Алексис же была уверена только в одном, и постепенно эта уверенность в ней крепла: они с Эдом не пара. С приближением конца отпуска она все больше задумывалась о будущем, но для Эда места в нем не было. Даже в быту они были несовместимы: например, она выдавливала зубную пасту из начала тюбика, а он из конца. Но подобные мелочи Алексис готова была терпеть – в отличие от Эда. Его отношение к ее неряшливости происходило от жизненной позиции в целом, и Алексис давно решила, что его постоянное стремление разложить все по полочкам обязательно обернется желанием переделать ее под себя. Девушка пыталась заставить себя уважать потребность Эда в порядке, но ей очень не нравилось молчаливое неодобрение, с которым он взирал на ее слегка хаотический образ жизни. Она вспомнила, что в детстве намного уютнее ощущала себя в темном, погруженном в беспорядок кабинете отца, нежели в родительской спальне со строго функциональной обстановкой и стенами подобранных матерью светлых расцветок, от которых ее неизменно бросало в дрожь.

В их романе все всегда происходило так, как хотел Эд. Он явно относился к числу баловней судьбы: не прилагая особых усилий, учился лучше всех в классе, да и вообще был лидером и прирожденным победителем. Впрочем, Алексис полагала, что, столкнувшись с действительно серьезными трудностями, Эд может и не выдержать удара. Он считал весь мир своим домом, но девушка все больше понимала, что ей в этом доме места нет. Смогла бы она отказаться от независимости ради жизни с ним – пусть даже рассудок подсказывал ей, что это было бы правильным решением? И можно ли назвать разумным человека, который отказывается от дома в престижном Кенсингтоне ради неряшливой съемной квартиры в Крауч-Энд? Молодой человек был убежден, что осенью Алексис переедет жить к нему, но ей пришло время задуматься над тем, какой смысл в этом переезде, если они не собираются пожениться. А также решить, является ли Эд мужчиной, от которого она хотела бы родить детей. Эти вопросы уже несколько недель, если не месяцев, не давали Алексис покоя, и она понимала, что рано или поздно ей все равно придется ответить на них. Эд так много говорил сам и направлял столько усилий на надлежащую организацию их отдыха, что от его внимания просто ускользало то, что спутница его с каждым днем становилась все молчаливее.