Читать книгу "Стихия огня - Марта Уэллс"

Боливер все еще ожидал ее. Он устроился на траве вне круга менгиров и курил белую глиняную трубку.

— Не более часа, — ответил он на ее недоуменный взгляд. — Ты нашла что-нибудь полезное?

Каде встала, вышла из кольца — так, чтобы не слышать его гудения, — и ответила:

— Да, но я совершила ошибку. Мне не следовало отправляться туда. Усевшись на траву возле него, она обхватила голову руками и спустя мгновение произнесла: — Грандье ждал меня. Он знает, что я… он сказал мне, что Томас жив, и велел держаться в стороне. — Рот ее пренебрежительно скривился. — Он знает, что мне это будет сложно сделать.

— Да, ты изрядно влипла, — согласился Боливер.

— Ты невероятно любезен, — съязвила Каде.

Боливер вздохнул:

— Значит, твой Томас отчаянно нужен тебе, так? А он уже говорил про себя что-нибудь в этом роде?

Каде подняла глаза и увидела серьезное выражение на его лице. Подавив мгновенную вспышку гнева, она ответила:

— Да, Томас очень нужен мне, и если он сейчас погибнет, я уже никогда не узнаю, что он обо мне думает. Пусть даже ненавидит, мне все равно, только был бы жив…

— Тогда перестань метаться, как пустоголовая курица, и сделай что-нибудь, — внезапно нарушил ее размышления Боливер.

— Я вовсе не мечусь, что бы ты там ни говорил, — прошипела она сквозь зубы.

— О да, ты не рыдаешь и не валишься в обморок, просто бегаешь по кругу, позволяя этому проклятому колдуну направлять тебя в нужную ему сторону.

— Но я не…

— Клянусь острыми ушами Пака! Женщина — ты же королева Воздуха и Тьмы. Поступай в соответствии с саном.

Каде вмиг поднялась, и Боливер начал искать взглядом укрытие… Тут только до нее дошло, что Томас говорил практически то же самое в ту холодную и дождливую ночь, когда они из лоджии слушали, как Дензиль опутывает Роланда своими сетями.

Она решила, что, наверное, так умирают: сердце ее охватила холодная немота, словно перед концом. Каде повернулась и направилась через поле к замку. Она добралась до края сада, поднялась по ступенькам, вошла в башню и замерла в своей мастерской, вдыхая сладкий аромат трав и цветов. Тут она заметила слабый свет, исходящий от чаши, оставленной ею на столе. Наконец-то сработало заклинание, которое должно было явить место, где находится ключ-камень. Она уже и забыла об этом.

Затаив дыхание, Каде осторожно подошла к столу. В воде на дне чаши уже сложилось изображение: окутанные призрачной дымкой очертания комнаты. Она узнала ее.

— Боги наверху и внизу, возьмите этого хитроумного ублюдка, прошептала она едва ли не с благоговением. «Неужели он лежал там все это время?»

А потом ей в голову пришла идея.

17

Солнце сияло и здесь.

Каде и Боливер стояли на открытом дворе, огражденном со всех сторон невысокой стенкой и обрывом, круто спускавшимся к морю. Над головами их простиралось широкое синее небо, крепкий ветерок нес с моря запах водорослей и дохлой рыбы. Каде подошла к краю кольца, воспротивившегося и не сразу пропустившего ее. Кольцо наполняла почти такая же сила, что в Нокме, однако здесь она бурлила сильнее. Впрочем, этим кольцом и пользовались намного чаще.

Подойдя к стене, Каде посмотрела сквозь нее. Они очутились на вершине утеса, на сотню ярдов возносящегося над морем, терзавшим его основание. Перегнувшись, они увидели лестницу, которая, обвивая утес, спускалась к простой каменной пристани, и корму невероятно расписанного корабля возле нее.

На противоположной стороне двора двое одинаковых фейри, блиставших золотом тел, рубинами зрачков и длинными янтарными волосами, стерегли арку, украшенную каменными дубовыми листьями; за ней открывался путь к узкому и изящному мостику, перекинутому над бурлящими серо-зелеными водами, от утеса к скалистому берегу. На противоположном конце моста высилось массивное сооружение с тяжелыми восьмигранными башнями, облицованными теплым бурым песчаником из далеких пустынь Парсции. Щурясь в утреннем солнце, Каде заметила на них крохотные блестки, образующие какой-то узор, — или драгоценные камни, или небольшие округлые окна. Она поглядела на Боливера, с опаской взиравшего на стражей моста. Выбив трубку на безупречно чистую мостовую, он сказал:

— Это здесь.

Каде подошла к вооруженным тонкими серебряными мечами стражам, облаченным в золотые ткани, усыпанные самоцветами. Они оба наблюдали за Каде и Боливером, но без особого интереса — как бы с насмешкой, — и один из них проронил:

— Назови свои имя и дело, прекрасная дама, чтобы ты смогла войти.

Обращение это — «прекрасная дама» — явно было выбрано из ехидства. Но никак не отреагировав на обращение, она ответила:

— Я Каде Гадена, королева Воздуха и Тьмы. Мне нужно повидать Оберона.

Стражи обменялись взглядами, не скрывавшими веселья и удивления, и второй из них сказал:

— Тогда, госпожа, проходи с миром.

Она направилась по мосту, Боливер шлепал за ней. Впереди можно было уже видеть высокую двустворчатую дверь, окруженную вспененными каменными волнами. Они подошли ближе, и солнце бросило розовые лучи на коричневый камень. Приблизившись еще, она заметила, что маленькие окошки, покрывающие башню, вовсе не окна, а глаза с темной радужкой и голубыми зрачками… некоторые были обращены к ним, другие смотрели на море.

Боливер с каменным лицом прошептал:

— За нами следят!

Каде промолчала.

Новая пара стражников-фейри, во всем похожая на охранявших мост, если не считать отливавших янтарной глазурью крыльев за спиной, отворила перед ними тяжелые двери.

Внутри оказалась высокая каменная галерея, прохладная и полная воздуха, пол ее был выложен белой плиткой. Они углублялись в совершенное безмолвие. В стороны равномерно отходили коридоры, однако вполне могло показаться, что, кроме двоих, гостей в замке нет.

Продумывая то, что ей предстояло сделать, а вернее, что она была вынуждена совершить, Каде ощущала некоторую робость, которая могла порождаться и потрясением; однако чувство это начинало пробуждать в ней гнев, доведенный до такого накала, что он как бы сплавился со всеми ее мыслями или эмоциями. В известном смысле это раскрепощало Каде. Отношение к ней стражей-фейри, каким оно представлялось девушке, в иных обстоятельствах вызвало бы самую решительную реакцию. Однако ныне оно казалось самым ничтожным среди прочих соображений. Столь ярый гнев заставлял направлять все ее действия к цели и тем препятствиям, которые следовало одолеть на пути к ней, что весьма облегчало принятие решений, служащих устранению всех препон.

Должно быть, примерно так ощущал себя Урбейн Грандье, когда бишранская инквизиция завершила свои допросы.

Наконец, уже приближаясь к залу, она услышала пение арфы, смех и голоса.