Читать книгу "Гавань Семи Ветров - Дмитрий Воронин"

— Таори не трусы.

— Но и не кашты.

Жаров слушал перебранку, стараясь поймать каждое слово, ибо они несли самое ценное, на что можно было рассчитывать в его положении, — информацию. И кое-что он уже получил. Не считая, разумеется, того, что словечко «кашт» означает что-то типа «идиот» или «придурок». Значит, здесь имеется два враждующих государства… или народа. Сурлин считает его и Таяну шпионами или диверсантами, отсюда и его подозрительность. Сикста явно иного мнения.

Наибольшей удачей было бы убедить этих двоих доморощенных «следователей», что он, Жаров, вообще тут ни при чем. Тогда его скорее всего где-нибудь запрут. А уж сбежать — глядишь, и подвернется подходящий случай. Все остальные варианты были менее перспективны. И рассказывать местным властям все подряд — не поверят, решат, что пленники лгут. И рассказывать с купюрами — стоит допросить их по отдельности, и нестыковки сразу выплывут наружу.

А спор тем временем продолжался.

— Но она не из наших! — чуть повысил голос Сурлин, — С этим-то ты не споришь?

— Удалить печать Арианис невозможно, — сухо пробормотала женщина. — Раз у нее нет печати, значит, либо она не имеет права заниматься магией…

— Либо не из Лиара, так?

— Так, — нехотя ответила Сикста.

— А магам из государств, что соблюдают нейтралитет, и уж тем более из тех, что приняли сторону Таори, без санкции его могущества въезжать на территорию Лиара запрещено, так?

— Так, — еще тише подтвердила женщина.

— И в том, и в другом случае она нарушает закон, попадая под действие Уложения о Врагах. И мой долг… наш долг, Сикста, вытрясти из нее все ее тайны. Тем или иным способом. Конечно, клянусь Арианис, я бы не хотел причинить женщине вред, но…

— Гэл, послушай… — Теперь в голосе Сиксты слышались просительные нотки. — Может, лучше отдать ее дознавателям его могущества? Подумай, если с ней что-нибудь случится… Ты же знаешь, Палат, старая скотина, давно копает под тебя. Только дай ему повод — он же первый начнет вопить о нарушении Уложения о Врагах. А это серьезно, это не просто пара десятков сдохших рабов. Пока его могущество не обращает внимания на выпады Палата, но если речь зайдет об Уложении…

Сурлин замолчал надолго и даже не обратил внимания, что Сикста назвала его уменьшительным именем. Затем с неуверенностью в голосе протянул:

— Ну… может, ты и права. Тогда как мы поступим?

— Ей, пожалуй, Саван. Пока она просто спит, но Саван будет надежней, по крайней мере не проснется случайно. Она сильная волшебница, сильнее, чем я. И если она будет в полной силе, я ее не удержу. А Саван связал бы даже… ну, в общем, ты меня понял. А этого… у тебя опять нехватка рабов в храме? Вот и пусть работает. И Палат не сможет придраться — все в рамках Уложения.

— Мудро! — усмехнулся Главный смотритель. — Я бы и сам не придумал выхода лучше. Хорошо, накладывай Саван… А ты, — обратился он к кому-то до сего момента невидимому, — иди позови кого-нибудь из Соратников, пусть принесут цепь.

Денис отметил про себя, что в комнате все-таки находился третий. Значит, его, вполне возможно, била не женщина… ему почему-то было неприятно думать о том, что женщина могла истязать беззащитного человека. На мужчину это было куда более похоже. Раздался короткий знакомый звук — звук поцелуя. Совершенно очевидно, что этих двоих связывали не только служебные отношения. Это Денис тоже взял на заметку, как и упоминание о Саване. Неясно, что это такое, но очевидно — применялось это средство Исключительно к магам и иным опасным созданиям.

А спустя некоторое время дверь хлопнула, и чей-то резонирующий, как будто из железной банки, голос сообщил, что вот она, цепь для нового раба. Жаров ожидал услышать звон кандалов, но вместо этого чьи-то руки что-то обвили вокруг его шеи…

И в тот же момент он потерял сознание.

Спустя какое-то время он снова пришел в себя. Это были странные ощущения… такое иногда бывает во сне. Словно бы это и ты сам ходишь, действуешь, говоришь… и в то же время наблюдаешь за всем этим как бы со стороны. Жаров обнаружил, что в настоящее время он тащит куда-то тележку с гравием, причем тело совершенно точно знает, куда и зачем идти. Левая рука побаливала — рукояти тележки были грубыми и уже натерли мозоли. Он попытался взглянуть на саднящую ладонь…

Ничего не произошло, ноги столь же мерно двигались, вращалось, поскрипывая, колесо. Жаров почувствовал, что его охватывает паника. Снова и снова он пытался остановить это движение, но тщетно. Тело не слушалось его, оно вело свою жизнь, не обращая внимания на попытки разума взять управление на себя.

Внезапно острая боль обожгла спину. Тело дернулось, но тут же, выпустив рукоятки тачки, склонилось в глубоком поклоне перед фигурой, закованной в доспехи.

— Ты должен работать быстрее. — Голос из-за забрала звенел, как искусственный.

— Будет исполнено, Соратник. Простите, Соратник.

Снова взлетела тонкая гибкая трость, опускаясь на плечо.

Жаров явственно ощутил, как лопается кожа. Нахлынула волна бешенства, он попытался нанести удар в челюсть этому подонку — вряд ли шлем полностью защитит от удара тяжелого деревянного башмака.

И снова ничего не произошло. Тело еще больше согнулось в поклоне.

— Я буду стараться изо всех сил, Соратник.

— Иди работай…

Еще один удар, на этот раз легкий, больше для проформы. Бешенство затуманивало разум, сейчас Жаров мечтал убить этого человека, убить медленно, мучительно, отомстив за перенесенное унижение. А руки тем временем снова подхватили тачку, и ноги зашлепали по камням, толкая ее к отвалу. Вывалив гравий, тело почти бегом направилось назад, за новой порцией груза.

Потом, на протяжении долгих дней, Жаров перестал обращать внимание на удары, сосредоточившись на другом, гораздо более важном. Час за часом, день за днем он пытался взять контроль над телом. И одновременно старался понять, что же все-таки произошло.

Понимание пришло не сразу — но оно все-таки пришло. Из логических выкладок, из крох информации, услышанной во время работы, во время нудных лекций Соратника, обязательных дважды в день — до работы и после нее. Видимо, рабов никто не считал за мыслящих существ, а потому никому и не приходило в голову, что оборванец, катящий телегу, способен улавливать и осмысливать все услышанное.

В безропотного раба человека превращал тонкий серебряный — или кажущийся таковым — ошейник. Это «украшение» было на шее каждого раба — вообще в лагере имелось три вида живых существ. Рабы, отмеченные ошейником, Соратники, похоже, даже спавшие в своих латах, и Высшие — внешне вполне нормальные люди, которые осуществляли здесь общее руководство. Были еще надсмотрщики, но постепенно Жаров сделал вывод, что все они — те же рабы, только без ошейника. В любой момент проштрафившийся надсмотрщик мог сменить относительно безбедное существование и гибкий стек, который так замечательно можно ломать о спины рабов, на серебристый ошейник и кайло. Правда, шансов на обратную замену, видимо, не было никаких.