Читать книгу "Недостающее звено - Михаил Ахманов"

Однако чтобы понять, что такое совершенствование, нужно знать, что есть совершенство. Прогресс, полагал русский философ, профессор Николай Васильевич Устрялов (1890—1937), по природе своей есть понятие телеологическое: он имманентен идеалу и обусловлен целью. Развиваться свойственно не только добру, но и злу. Следовательно, теории прогресса не обойтись без осознания этих основных этических категорий, в противном случае она лишится определяющего критерия. Но и критерий этот в свою очередь должен быть обоснован критически – этический догматизм столь же неподходящ для философской постановки темы прогресса, сколь бесплоден для нее этический скептицизм.

Цель прогресса еще в XIX столетии определил английский философ, социолог и юрист Джереми Бентам (1748—1832): наибольшее счастье наибольшего числа людей. Однако, отмечал Устрялов, «помимо своей неуловимой неопределенности и своего этически двусмысленного значения всеобщее безоблачное счастье есть заведомая невозможность». Понимая это, Бентам и ввел в свою формулу ограничитель: раз уж всеобщее абсолютное счастье невозможно, пусть реализуется хотя бы возможно более полное счастье большинства. Но как быть при этом с меньшинством? Можно ли жертвовать во имя счастья большинства человеческой личностью? В итоге счастье как цель прогресса становится уже не главенствующим, а подчиненным элементом этической системы.

Одним из примеров эстапа, как вы помните, Ахманов приводит ткацкий станок. Но в начале разговора мы уже упоминали «дженни» – механическую прялку, созданную английским плотником Джеймсом Харгривсом и названную им в честь любимой жены. Технический прогресс? Безусловно. Последствия? Луддитские бунты, кровь и нищета… Шарообразность Земли? Но открытие новых континентов вело к их ограблению, к уничтожению целых народов и культур, к расцвету пиратства… Нет, тысячу раз прав был жюльверновский Робур: «Прогресс науки не должен обгонять совершенствования нравов». А поскольку технический прогресс (как учит наш, земной опыт) стремителен, значит, его бы не подгонять, а притормаживать впору.

Но…

Вся беда в том, что прогресс оказался не объективным процессом, который надлежит наблюдать и изучать, а субъектом той секулярной религии, о которой я уже упоминал вначале. Иерархами и апостолами этой религии стали творцы – ученые, художники; пылкими проповедниками – философы и писатели. Но еще ей нужны были миссионеры – их-то роль и взяли на себя прогрессоры. Мы стремимся развивать иные расы, ускорять чужой прогресс, искренне веруя, будто правы, будто знаем, как надо. Вера же не нуждается в обоснованиях, черпая их в самой себе.

С этой точки зрения любопытно, что беседа Тревельяна и Аххи-Сека скорее напоминает не договор дипломатов о разделе сфер политического влияния, а спор церковных иерархов, кому окормлять данную территорию и для кого она является традиционной. Ибо дело не в том, что это нужно нам, а в том, что это нужно им. Им, с которыми мы щедро готовы поделиться светом своей истины. Правда, канонерки на заднем плане все равно присутствуют, но, слава богу, молча. И не они являются главным аргументом.

Всякий раз, как речь заходит об ускорении чьего-то развития, мне сразу же вспоминается блистательный рассказ Пола Андерсона «Поворотный пункт». Джорильцы, примитивный вроде бы народишко с какой-то галактической окраины, оказались слишком способными учениками. И что же с ними делать? Растить себе конкурентов – пусть даже в не слишком ближней перспективе? И решение находится. Разговаривая с местной девчушкой по имени Миерна, герой рассказа размышляет: «Любой житель планеты, если захочет, сможет посетить Землю. А захочет большинство. Я уверен, что Совет одобрит наш план. Ведь он единственно разумный. Если не можешь превзойти… Строго говоря, дорогая ты моя малышка, ну и грязную же шутку мы с тобой сыграем! Подумать только – вырвать тебя из этой патриархальной дикости и швырнуть в горнило гигантской бурлящей цивилизации! Ошеломить нетронутый мозг всеми нашими техническими штуками и бредовыми идеями, до которых люди додумались не потому, что умнее, а потому, что занимались этим немного дольше вас. Распылить десять миллионов джорильцев среди наших пятнадцати миллиардов!

Конечно, вы клюнете на это. Вам с собой не совладать, да и соблазн велик. А когда вы, наконец, поймете, что происходит, будет поздно отступать, вы окажетесь на крючке. Но я не думаю, что вы сможете сердиться на нас за это.

Ты станешь земной девочкой. Конечно, когда ты вырастешь, тебя ждет место среди тех, кто правит миром. Ты сделаешь колоссально много для нашей цивилизации и будешь пользоваться заслуженным признанием. Все дело в том, что это будет наша цивилизация. Моя и… твоя».

Андерсон прекрасно просчитал ситуацию как политик – здесь все логично. Но чего ради, спрашивается, ускорять развитие всех тех бесчисленных народов, с которыми имели дело все прогрессоры всей НФ? Растить себе грядущих союзников? Кстати, в ахмановский мир такое вполне вписалось бы – там полно войн, союзов, дипломатии… Но века спустя (а на меньшие сроки счет не может идти) политическая ситуация может разительно перемениться. Ну кому могло прийти в голову в XVII веке начать прогрессировать каких-нибудь аборигенов атолла Мидуэй, если бы таковые существовали, чтобы обрести союзников в предстоящей Второй мировой? Нет! Прогрессоров ведет идея альтруистическая, чуждая расчету. А такая может основываться только на вере. Пусть даже глубоко скрываемой.

Но вот что любопытно. Все это справедливо лишь по отношению к тем прогрессорам, кто устремляется в представимые и даже вовсе не представимые дали пространства. А вот со временем – дело принципиально иное.

Ускорять развитие будущего бесперспективно: грядущее по определению развитее нас. Правда, уэллсовский Путешественник по Времени с таким тезисом не согласился бы, но правила, как известно, исключениями крепки, да и модно было сто с лишним лет назад рассуждать о закате цивилизации вообще и Европы в частности (впрочем, многие любят предаваться этому занятию и теперь). Следовательно, остается изменять прошлое, чтобы улучшить наше настоящее. Логично?

Но не тут-то было!

Только попробуйте – и на вас разом обрушится какая-нибудь организация вроде андерсоновского Патруля времени. Или же против вас и вовсе восстанет сама природа. Прошлое неприкасаемо. Потому что оно – наше прошлое. Если его изменить – изменимся мы. Или на нашем месте вообще окажутся какие-то другие, чего допустить, натурально, никоим образом нельзя. Там не то что Вторую Пуническую войну переиграть в пользу Карфагена нельзя, на какую-то бабочку наступить – и то смертельно опасно (помните «…И грянул гром» Рэя Брэдбери?). Классический пример ахмановского эстапа – одомашнивание животных. И как тут не вспомнить великолепную повесть Чэда Оливера «Звезда над нами», герой которой завозит лошадей в доколумбову Америку, чтобы к моменту появления Кортеса всадники не казались тамошним индейцам сказочными чудовищами. На другой планете такое не только сошло бы с рук – великим прогрессором нарекли бы, орден на грудь повесили как спасителю целого народа от геноцида. А здесь? Соответствующие спецслужбы мигом спроворили киллера, который всей славной затее и положил конец. Причем герою даже до некоторой степени сочувствуя. Мол, оно, может, и не хуже бы получилось, только прошлое – оно наше, а потому – табу. Вмешательство в прошлое даже с самыми что ни на есть благими целями – никакое это не прогрессорство, это уже (термин, введенный в обиход английским фантастом Джоном Уиндемом) хроноклазм. Кстати, не потому ли Марк Твен запустил своего янки не в реальное, а в сказочное прошлое, что предчувствовал появление такой точки зрения?