Читать книгу "Колечко с бирюзой - Валентина Мельникова"

— Никто меня не использует! И в планы свои не посвящает! Я кошка, которая гуляет сама по себе и в ничьих указаниях не нуждается!

— Хочешь сказать, что ничего не знала о засаде на берегу, а здесь по собственному желанию?

— Я ничего доказывать и тем более оправдываться не собираюсь. — Наташа размотала самодельный бинт все из той же скатерти и подняла на Пеликана глаза. — Девочку стало жалко, побоялась, что погибнет…

— А меня тебе жалко?

— Поначалу — нет. Потому что самое паскудное дело прятаться за детские спины, Леонид Андреевич! И будь у меня пять минут назад в руках автомат, я бы не задумываясь весь магазин в тебя выпустила!

— А ты смелая! — Пеликан усмехнулся. — Не боишься, что за такие слова мои парни из тебя омлет сделают?

— Не боюсь, потому что я для тебя сейчас — самый важный, жизненно важный человек. Да и, кроме всего, мне тебя очень жалко…

Пеликанов усмехнулся:

— И с чего вы вдруг, Наталья Константиновна, воспылали жалостью к такому ничтожеству, которое и мизинца вашего драгоценного Егора не стоит?

— Не тебе судить, кто сколько и чего стоит! — Наташа внимательно осмотрела рану и покачала головой. — А жалко мне тебя потому, что раны у тебя такие же пакостные, как ты сам и вся твоя поганая свора! Рентгена здесь, конечно, нет, но, похоже, у тебя раздроблена бедренная кость, а колено, и на глазок видно, восстановлению не подлежит. Самое лучшее, что я могу сейчас сделать, — очистить его от обломков кости, наложить тугую повязку и шину. Нужна срочная операция при общем наркозе, и, естественно, не в полевых условиях, надеюсь, тебе понятно, почему?

— Ногу можно сохранить?

— Ничего определенного сказать не могу. Но инвалидом останешься, это уж точно!

— Наташа, милая, сделай что-нибудь! — Пеликанов умоляюще схватил ее за руку.

Она пожала плечами:

— Поставлю обезболивающие, вколю антибиотики, чтобы заражение не началось — и это все, что я в состоянии сделать. Остальное — в условиях стационара!

— Выходит, ты предлагаешь мне выбросить белый флаг, чтобы спасти жизнь и ногу? — вкрадчиво спросил Пеликанов, но по лихорадочному блеску в его глазах Наташа поняла, что он на грани истерики. — Не-е-т, дорогуша! — выкрикнул он пронзительно. — Так дело не пойдет! В больнице мне ногу живо оттяпают, что им с зеком особо церемониться? А следом и головенку отвернут, которая слишком много знает и понимает!

— Послушай, воспаление уже началось. Смотри сам. — Наташа поднесла градусник к его глазам. — Тридцать девять и пять. Ты — человек грамотный, должен понимать. Рана инфицирована, если ее не обработать по всем правилам, начнется гангрена, заражение крови…

— Ничего, до утра я продержусь! Вот-вот автобус подадут. Рванем на юг, за горы, там меня никто не достанет! А друзья у меня есть везде. Только свистни, предложат все, что ни пожелаю. — Пеликанов посмотрел на парня, сидевшего на пороге с автоматом в руках. — А ну-ка, Леха, сбегай посмотри, что там в столовой делается?

Парень молча поднялся на ноги и вышел. Но тотчас его место занял не менее крепкий бандит.

Наташа набрала в шприц новокаин:

— Обезболивание только местное, так что терпи, голубчик!

Рана на колене представляла собой отвратительное месиво из костей, разорванных сухожилий, мышц и сгустков крови. Часовой, которого Наташа попросила подержать ногу Пеликана, побледнел и вздохнул с видимым облегчением, когда ему позволили вернуться на свое место.

Пеликанов сидел, прислонившись к стене, с закрытыми глазами, по лицу и вискам стекали обильные струйки пота, синие губы дрожали. Он изо всех сил сдерживался, чтобы не закричать от боли, и несколько раз буквально впечатал кулак в стену. Наташа почувствовала к нему нечто вроде уважения и даже сочувствия. Но тут же напомнила себе, что перед ней — матерый бандит, на совести которого более десятка жизней, и принялась считать ему пульс. Сердце билось, как у загнанной лошади.

— Тебе плохо? — поинтересовалась Наташа, хотя понимала, что при подобном пульсе вряд ли кому бывает хорошо.

— Долго еще? — прохрипел Пеликан.

— Все, что в моих силах, я сделала, теперь остается уповать на Бога и твое благоразумие, — сказала Наташа, заканчивая бинтовать рану. Потом занялась окровавленным бедром. Выходного отверстия не было, значит, пуля застряла в мышцах или в кости. Второе предположение было наиболее вероятным.

— Позови-ка сюда парня, который тебе и девушке оказал первую помощь, — предложила она Пеликану.

— Зачем? Он все равно в медицине ничего не понимает! Так, несколько месяцев в травматологии санитаром проработал.

— Для санитара он неплохо справился. Но мне сейчас надо осмотреть детей, поэтому пусть он за тобой пока приглядит.

Пеликан что-то недовольно проворчал и уже громче сказал:

— На все про все тебе дается полчаса. — Похоже, он опять обрел способность приказывать.

— Но это уж как получится! — усмехнулась Наташа. — С тобой одним возилась почти целый час, а там все-таки дети. Четырнадцать человек, насколько мне известно.

— Четырнадцать, — буркнул Пеликан, — и две бабы-воспитательницы. И давай поторапливайся, — повысил он голос. — А то передумаю и не отпущу.

— Пока я их не накормлю, не осмотрю, шагу из столовой не сделаю! — Она повернулась навстречу коренастому Лехе, возникшему на пороге радиорубки. — Это ты, что ли, бывший санитар?

Парень молча кивнул.

— Молодец, вожатую, почитай, от смерти спас, думаю, тебе в дальнейшем это зачтется, когда судить будут…

— Но, но! — рассердился Пеликан. — Ты моих соколов не деморализуй! Они хлопцы боевые, в обиду себя не дадут!

— Посмотрим, но учти: с такой оравой заложников, тем более детей, тебе далеко не уйти. — Наташа посмотрела на раненого и усмехнулась. — Хлопцы у тебя, конечно, боевые. Особенно против женщин и детей бесстрашные. Но на амбразуру за тебя не лягут и, если ты, не дай Господь, окажешься им в тягость, а при твоем нынешнем положении я в этом не сомневаюсь, бросят под первым же кустом, если не хуже.

— За мое спасение им кругленькая сумма в баксах причитается.

— А если они тебя в безвыходной ситуации просто-напросто пристрелят?

— Не пристрелят! — усмехнулся Пеликанов. — Кое-кому я живой нужен, вот тут, — постучал он пальцем по лбу, — такое имеется, что, кроме меня, никому на свете не известно! — Он торжествующе посмотрел на женщину. — Не знаю, чего ты добиваешься, но, пока я добрый, иди к пионерам, иначе вообще из этой комнатенки не выпущу!..

Обеденный зал столовой освещали лишь несколько светильников. Столы и стулья были сдвинуты к дверям, ведущим с первого этажа. Две женщины, одна лет сорока, а другая совсем молоденькая, прижавшись друг к другу, сидели на полу под окошком с надписью «Грязная посуда». Боевики стояли в простенках между окнами, молча лежали на полу.