Читать книгу "Бета-самец - Денис Гуцко"

Поколебавшись, Топилин все-таки сел на кровать.

— Да так, — сказал. — Трудный период.

Влад снова кивнул. Ответ принят.

— Могу уехать, — предложил Топилин. — Вы тут погулять хотите?

— Уже не хотим. Я передумал.

Настаивать не имело смысла.

— Тебя там Антон искал.

— Пусть. Мне он пока не нужен.

Не церемонясь, Влад посмотрел на него внимательно и цепко.

— С переездом у вас все нормально получилось? — спросил Топилин, которому показалось, что разговор начал складываться.

Но Влад и на этот раз не ответил. У него были свои вопросы к Топилину.

— Еще долго здесь жить собираешься?

— Не знаю, — потянулся за сигаретами. — Ты не против, я покурю?

— Кури.

— Я понимаю, странновато выглядит. И, скажем прямо, невежливо. Вперся без спросу, завис тут… Ну, вот так. Как есть. Приношу извинения. Я готов уехать сегодня же, серьезно. Но если ты… как наследник… не против, то я бы еще ненадолго задержался.

Пожал плечом:

— Задержись, ладно. Только одежду его не носи.

— Хорошо, я… — Топилин потянулся к безрукавке, будто прямо сейчас собирался снять; не снял, но пообещал твердо. — Не буду. Извини. Ты прав. Конечно… Может, чаю? — он порывисто потянулся к электрочайнику, хлопнул по кнопке.

— Будешь уезжать, здесь всё оставь.

— Да. Хорошо.

Топилин пристроил пепельницу себе на колено.

— Ключ под бочку положи. Я сам потом разберусь. С его вещами.

«Девятка» коротко посигналила.

Решив, что Влад сейчас уйдет, Топилин заторопился.

— Влад, слушай, ты почему мне про маму не отвечаешь? С ней все в порядке? Может, это не мое дело, но…

Свалился в это «но», как в яму, — непонятно, как выбираться.

— Как знаешь, конечно, но…

Подросток встал, смахнув капюшон с головы, прошелся в несколько неторопливых шагов по комнате, оглядел ее, потрогал стол, спинку кровати, треснувшую чашку. Плащ-палатку, висящую на гвозде, оттянул от стены, отпустил. Губы поджаты. Показалось даже, взгляд потеплел. Что-то связано было у него с этим задубевшим куском брезента. Плащ-палатка была просторная, под ней легко могли укрыться от дождя двое — мальчик и взрослый мужчина, к примеру. А то и все трое — прижаться если потеснее. Топая под проливным дождем к автобусу. В одиночку можно было и вовсе усесться на скамейке во дворе, подоткнуть везде, подвернуть — и сидеть, слушать, как барабанят сверху капли… Постепенно брезент промокает, барабанная дробь становится мягче… Парень тосковал по отцу. Всеми силами старался задавить это чувство. Держался, сколько мог. Но и когда сознался себе в том, что не совладал (на новогодней вечеринке, что ли? похоже на то), — не позволил себе нарушить собственное табу, не решился… Придумал притащить с собой веселую компанию. Спрятаться за ними. Вдруг поможет. В крайнем случае нацедил бы из себя украдкой то, что Топилин в его возрасте выплеснул бы открыто.

Вскипел чайник. Громко отщелкнула кнопка.

Затушил сигарету, пепельницу убрал на подоконник.

— Тут папин ноутбук, — сказал Топилин, наклоняясь к сейфу. — Может, заберешь?

Вытащил ноутбук, смотал провод, Владу протянул. Тот принял молча.

«Жаль, не поймет ведь про Хендрика. Рассказать бы».

На Топилина подросток больше не смотрел. Всё разглядел, что нужно.

— Там у него много фотографий, — Топилин стащил с себя безрукавку, повесил рядом с плащ-палаткой. — Очень хорошие. Правда. Я думаю, отличная выставка получилась бы.

Влад перехватил ноутбук поудобней.

— Мать рассказала мне про вас двоих, — сказал.

Все-таки замкнулась цепь, хоть и отвечал на все вопросы, как следует, добросовестно и по делу.

— Ясно. Хорошо, что рассказала. Так всё сложилось у нас…

«Девятка» снова посигналила, на этот раз протяжно.

«Да чтоб тебе!» — разозлился Топилин.

— Отец твой замечательно фотографировал. Умел, — он попытался уцепиться за Сережу: «Помоги, потом сочтемся!»

Подросток шагнул к лестнице.

— Я давно таких хороших фотографий не видел… Может, запишешь мой номер, Влад?

Тот неожиданно согласился:

— Пиши на бумажке.

— Может, в телефон сразу вобьешь?

— Не, в лом. Лучше пиши.

Нашел огрызок карандаша на подоконнике, записал на рваном червонце, вынутом из кармана брюк.

— Если решишь насчет выставки, я помогу устроить, — сказал Топилин, пока выводил циферки. — Но лучше весной, посетителей больше будет.

Влад забрал у Топилина купюру, вышел на лестницу.

— А твой Антон совсем достал, — сказал он, спускаясь вразвалку. — Мать не знает уже, куда от него деваться. Унять его некому.

19

Если присмотреться — за блюдцем стадиона, за верхушками рощи можно разглядеть промельки дыма на том берегу. В «Ауре» жарят шашлык. Сегодня день рождения у Маши Литвиновой. Скорей всего, отмечают там же, где и в прошлом году. Маше там нравится. Охранники натаскали снега, устроили горку — несколько часов продержится. Дети радостно визжат. Специально выставленный возле горки человек ловит тех, кого выносит за край дорожки… Топилин представляет себя сидящим на дубовой скамье позади снежной горки: удобно откинулся на спинку, покачивает коньячное озерцо в бокале, слушает детские голоса.

— Как дела, Саша?

— Нормально, Степан Карпович.

Нарядный плитняк под ногами. Повар несет дымящийся кофе.

Почему бы нет.

В окне отражается палата: качнешься влево — выплывают дверь и стул возле нее, мамина кофта на стуле. Качнешься вправо — кровать. На подушке белое лицо Зинаиды. Наверняка она время от времени поглядывает на Топилина, который отвернулся и ждет, когда вернется Марина Никитична. Не хотел бы он встретить эти взгляды. В первые дни после приступа Зинаида как будто не смотрит на тебя, а глаза свои показывает: глянь, что ты там видишь? А там ясно что — неживая материя, одолжившая у Зинаиды зрачки: любопытствует, что там за мельтешение, по ту сторону мрака.

Одно утешает: молчит. Каждое сказанное слово дается Зинаиде напряжением всего ее тростникового тела, от макушки до пальцев ног. На лбу проступает испарина, когда она выжимает из себя в один прием «да» или «нет» и в несколько рывков что-нибудь посложнее, например: «спасибо, Ма… р-р-риночка».

Потом взгляд ее сделается осмысленным, привычным. Незаметным. И вся Зинаида вернется в самоё себя окончательно — серенькая мышка-подранок, напуганная только одним: бесконечность выпавшего ей счастья, непостижимой щедростью приютивших. Потом она будет стараться, улучив момент, поцеловать руки Мариночки, которые та почти всегда успевает отдернуть: «Ну, хватит, угомонись». Потом будут молчаливые слезы. Потом пройдет и это. Вот тогда с Зинаидой можно и взглядом встретиться, и фразой перекинуться под настроение, чтобы порадовать Марину Никитичну.