Читать книгу "Что думают гении. Говорим о важном с теми, кто изменил мир - Алекс Белл"

внимания. Нет фундаментально нового знания, рожденного этой теоремой. Так же, как и любой теоремой математики. Мы топчемся на месте, но при этом очевидно движемся вперед. Как у человечества это получается – одна из главных загадок.

За увлекательным разговором день начал клониться к закату. У меня к австрийскому мыслителю оставался еще целый ворох вопросов, но время заканчивалось. Я затронул любопытную тему о его поездке в Советскую Россию. Он охотно рассказал:

– В Кембридже в тридцатые годы был популярен марксизм. Многим тогда хотелось съездить в Россию и увидеть там социализм своими глазами. Но такую поездку было сложно организовать, да и опасно. Но лично мне чувство страха неведомо. Знаете, когда вы твердо решили, что рано или поздно обязательно покончите с собой, чего вам вообще в этой жизни бояться? Я поехал в Москву, хотел в качестве эксперимента поработать там несколько лет простым рабочим на заводе. Меня тепло приняли, даже предложили возглавить кафедру философии Московского университета. Но о том, чтобы отправить меня на стройку или завод рабочим, они не хотели и слышать. В итоге я промаялся в Москве несколько месяцев и ни с чем вернулся в Англию.

– Какое впечатление произвело на вас советское общество?

– Удручающее. Палочная дисциплина, запрет на собственное мнение, отличное от «линии партии». Серость повсюду. В архитектуре, в одежде, в мыслях. Я рассказывал подробно об увиденном на моих лекциях, и концу тридцатых мода на «советское» в Кембридже сошла на нет.

– Подводя итог нашему разговору, какими фундаментальными свойствами обладает мир?

– В нем ничто нельзя знать с абсолютной уверенностью. Даже то, взойдет ли завтра солнце, – это лишь гипотеза с высокой степенью вероятности. Смысл мира находится вне этого мира. Также и смысл нашей жизни нам неведом. Он может быть понят только другими людьми и только после нашей смерти. Мир независим от нашей воли. Все происходит так, как происходит. Наконец, главное: в мире нет никакой ценности. Он просто такой, какой есть в каждый момент времени. И даже если бы какая-то «ценность» в мире была, то и она на деле не имела бы никакой ценности.

– Вы говорили о «границах речи». Неужели в мире нет ничего невыразимого словами?

– Разумеется, есть. Но это «невыразимое словами» для нас всегда останется чужим, непонятным. Я называю невыразимое мистикой. При этом считаю, что все мистическое – это не какие-то отдельные, непонятные нам вещи, феномены. Мистика – это наш мир. Весь, целиком, какой он есть.

– Как следует правильно, разумно жить?

– Невозможно вспахать облако. Поэтому наши мечты никогда не сбываются – в том виде, в котором мы их себе представляли. То, что вначале кажется тебе даром судьбы, позже оказывается твоей главной проблемой. Твои мысли, как и плоды, нередко падают с ветки, не успев созреть. Потому не торопись с суждением о чем-либо. Чтобы хранить внутренний мир в спокойствии, ты должен каждый день мысленно исповедоваться, активно вести внутренний диалог с самим собой.

– Мне ваше учение чем-то напоминает смесь квантовой физики с древним дзен-буддизмом.

Витгенштейн лишь пожал плечами.

– Просто вы увидели мой мир таким. Каждый видит его по-своему. Я лишь предложил свое видение. А принимать или не принимать его – дело личное. И, признаться, мне совершенно все равно, сколько людей прочтет мои трактаты: миллиард или никто. Единственно важен лишь тот факт, что я написал и издал их. В этом мое предназначение. Когда я читаю лекции, мне безразлично – присутствуют при этом три студента или это огромный зал, набитый слушателями битком.

– Говорят, что вы можете выразить вашу философию в одной-единственной фразе?

– Да. «О чем невозможно говорить, о том следует молчать».

– Попробую раскрыть смысл этой вашей знаменитой фразы. Другими словами, человек, который говорит и делает умные правильные вещи, улучшает Вселенную. А тот, кто изрекает и совершает глупость и хаос, – портит ее. Если ты не в силах сделать мир лучше – то, пожалуйста, просто молчи, не делай его хуже. Это глубокая мысль. Жаль только, что мало кто прислушается к такому призыву.

Прощаясь, я думал о том, что Витгенштейн показался мне яркой и во многом необычной личностью.

Спустя несколько дней я оказался по ту сторону фронта, посреди цветущих весенних лесных долин юго-запада Германии. Раскаты страшной войны здесь пока практически не ощущались.

Мой второй собеседник, Мартин Хайдеггер жил в домишке в лесу, километрах в пятидесяти к югу от Фрайбурга – города, с которым у философа была связана почти вся его долгая жизнь.

Признаюсь, что эта поездка и даже сама встреча в тылу нацистской державы в разгар войны были мне эмоционально неприятны. Хайдеггер и сам был совсем не обаятельным человеком – и в связи с его сухой, отстраненной, высокомерной манерой общения, и даже внешне. Маленького роста, узкий в плечах, седой, лысоватый, с короткими торчащими усиками, маленькими глазами он жестко буравил собеседника временами несколько злым взглядом. В обычной жизни в деревне и в теплое время года на лекциях в университете он еще и нелепо одевался: носил старинный народный зеленый камзол, зеленую шляпу и короткие, по колено, панталоны. Хотя после войны, став одним из гуру европейской философии и часто выступая на международных симпозиумах, он в таких случаях, разумеется, надевал традиционный деловой костюм.

Биография Хайдеггера в отличие от биографии Витгенштейна была более блеклой. Он родился в семье бедного священника, отлично учился, в Первую мировую не служил по состоянию здоровья, что, возможно, спасло ему жизнь. Ему повезло оказаться учеником видного философа Гуссерля. Но впоследствии, когда тот стал подвергаться антисемитским гонениям, прекратил отношения с ним. О связи Хайдеггера с нацистами и его сотрудничестве с властями в то время есть разные сведения. В 1933 году, став главой Фрайбургского университета, он произнес перед публикой эмоциональную речь, восхваляющую нацистскую власть, которая должна была повести, по его словам, немецкий народ к великим свершениям. Но уже спустя несколько месяцев его вынудили подать в отставку за то, что он запретил расклеивать в университете антисемитские плакаты. С этого момента и на много лет, до конца войны, Хайдеггер ушел в тень, вел незаметный, тихий образ жизни: продолжал читать лекции по философии в университете, но как рядовой преподаватель. Все остальное время со своей супругой и тремя сыновьями жил в лесной глуши, в деревянном домике, буквально хибаре, в крайне стесненном финансовом положении. О политике философ в дальнейшем не высказывался, но формально состоял членом нацистской партии до самого конца войны.

Хайдеггер, вероятно, был самым плодовитым философом в истории. За свою долгую жизнь он написал около сотни томов. В основном это были книги о творчестве великих философов всех времен (от Платона до Ницше). Немецкий ученый подробнейшим образом комментировал их работы, стараясь