Читать книгу "Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга V - Алексей Ракитин"

в головном уборе и комбинезоне. Литтлфилд спросил, не следует ли ему развести огонь, на что профессор ответил отрицательно, пояснив, что вещества, о которых он будет рассказывать в лекции «не выдержат большого жара» (дословно: «the things he was to lecture on would not stand much heat»). Это объяснение звучало совершенно нелепо, поскольку печи, во-первых, большого жара и не производили, а во-вторых, в комнате позади лекционного зала уже горел камин — Литтлфилд увидел это через приоткрытую дверь.

Профессор явно чудил и нёс вздор, но непонятным оставалось то, почему он ведёт себя подобным образом.

В тот же день в окрестностях Гарвардского Медицинского колледжа полиция продолжила поиски Джорджа Паркмена, и Литтлфилд пустил нескольких полицейских и добровольцев для осмотра сарая, принадлежавшего учебному заведению. После того, как с сараем было покончено, полицейские предложили ещё раз осмотреть некоторые помещения колледжа, и все отправились туда. Хотя помещения профессора Уэбстера оказались закрыты, тот открыл дверь на стук и впустил явившуюся к нему поисковую группу. По словам свидетеля, она состояла из 4-х человек — полицейских Клэппа (Clapp) и Райса (Rice), мистера Фаллера (Fuller), одного из совладельцев расположенной неподалёку мануфактуры, и самого Литтлфилда. Они осмотрели всё, что хотели, в том числе уборную и ассенизационную камеру под ней. Литтлфилд подтвердил суду, что лично опускал фонарь в ассенизационную камеру и вместе с прочими осматривал её содержимое — никаких человеческих останков тогда там не было.

Момент этот был весьма важен для суда, поскольку давал чёткую привязку по времени — в полдень 27 ноября фрагменты тела Джорджа Паркмена ещё не были помещены в ассенизационную камеру.

Тогда же подверглись осмотру и комнаты, занятые Литтлфилдом и его женой.

К этому времени свидетель уже питал серьёзные подозрения в отношении профессора Уэбстера. После ухода полицейских он спустился в подвал и долго исследовал его закоулки, ломая голову над тем, где же может быть спрятан труп Джорджа Паркмена. Около 16 часов он услыхал шаги над головой в помещении химлаборатории и понял, что профессор Уэбстер вернулся. Уборщик поспешил к нему, чтобы поинтересоваться, нет ли каких-либо поручений или срочных работ, но вместо поручения он от профессора Уэбстера получил довольно неожиданную награду. Тот попросил Литтлфилда отнести письмо с небольшим заказом в продовольственный магазин Фостера — речь шла о пакете сладкого картофеля, — а заодно взять себе в том же магазине индейку на День Благодарения в качестве подарка. Уэбстер пообещал оплатить стоимость индейки.

Проявленное профессором великодушие лишь укрепило подозрения Литтлфилда. Никогда прежде Уэбстер не делал таких подарков, да и вообще он не имел привычки поздравлять уборщика с праздниками.

На следующий день профессор пришёл на работу очень рано и сразу же занялся чем-то, что очень походило на передвижку мебели. Литтлфилд, привлечённый необычными звуками, решил выяснить, что же именно происходит в лаборатории. Улёгшись на пол и заглянув в щель под дверью, свидетель понял, что профессор развёл огонь в тигельной печи и волоком подтаскивает к ней корзины с древесным углём и мешки с антрацитом, которые были доставлены в его лабораторию ранее. Число корзин он определил в 15–20 штук, а количество мешков с антрацитом (сиднейским углём) не смог назвать даже приблизительно, но понятно, что их было немало.

Далее Литтлфилд рассказал суду о том, как в тот же день около 15 часов влезал через окно в помещения профессора Уэбстера и при их осмотре не обнаружил ничего интересного или подозрительного. После этой не совсем законной экскурсии уборщик должен был успокоиться, но как мы знаем, подобного не случилось. Литтлфилду следовало бы объяснить суду, что именно продолжало питать его подозрения, но… никаких объяснений не последовало и в высшей степени познавательны рассказ про влезание в окно остался логически не завершён.

Далее свидетель лаконично сообщил суду о том, что весь следующий день [то есть 29 ноября] он профессора Уэбстера не видел и никаких звуков из его лаборатории не слышал.

Этот фрагмент показаний уборщика чрезвычайно интересен и требует кое-каких пояснений. Признание Литтлфилда в том, что он самочинно проник в запертую химлабораторию, очень важно по целому ряду причин:

— во-первых, свидетель признал, что не обнаружил ничего, что указывало бы на факт совершения преступления в химической лаборатории или хранения там трупа. Не было ни крови, ни окровавленной одежды, ни мёртвого тела, ни его частей. Печь работала, и Литтлфилд в неё заглянул, не увидев ничего подозрительного. Что особенно важно — не было никаких подозрительных запахов, а запахи были бы важным индикатором того, что где-то рядом находится мёртвое тело. Напомним, что со времени убийства Паркмена минули уже 5 суток!

— во-вторых, своим вторжением в запертую химическую лабораторию Литтлфилд невольно признал, что является человеком энергичным, ловким и в какой-то степени авантюрным. Согласитесь, тайно влезать в помещения, закрытые хозяином на ключ — это на грани нарушения закона. А вдруг выяснится, что там лежали деньги, оружие, документы, яды или нечто иное ценное или очень опасное, что по странному стечению обстоятельств вдруг исчезло? А вдруг, напротив, появилось, например, части трупа, которых там прежде не было? Люди, уважающие закон и права других, так не поступают. А вот Литтлфилд поступил и простодушно в этом сознался! Он, очевидно, не понимал, как выглядит его выходка в глазах окружающих.

— в-третьих, свидетель обвинения в своём рассказе продемонстрировал очевидное нарушение причинно-следственных связей. О чём идёт речь? Если его встревожил нагрев стены, обусловленный работой печи в запертом помещении, то ему надлежало обратиться к администрации колледжа, дабы получить санкцию на открытие помещения и его осмотр. Однако Литтлфилд почему-то не стал беспокоить подобными пустяками руководство и внятного объяснения этой необычной скромности не предоставил. Впрочем, главное противоречие в поведении Литтлфилда связано даже не с этим! Посмотрите, что получается — он проникает в лабораторию, убеждается, что там нет ничего, связанного с исчезновением Джорджа Паркмена и… вместо того, чтобы отбросить терзавшие его сомнения как ошибочные и неуместные, продолжает своё самочинное расследование! Согласитесь, вывод совершенно не следует из причины.

Литтлфилд, признав факт несанкционированного и тайного от администрации колледжа проникновения в химическую лабораторию, очень серьёзно «подставился». Опираясь на сделанное свидетелем признание, опытный адвокат мог бы опрокинуть всю систему доказательств, выстроенную обвинением. Ведь важнейшая процессуальная норма, допускающая обыски лишь с санкции представителя судебной власти [судьи или прокурора — в разных странах по-разному], как раз и появилась для того, чтобы предотвратить подбрасывание подозреваемому улик [их «фабрикацию»]. В данном же случае Литтлфилд