Читать книгу "Деревянные пушки Китая - Алексей Волынец"

Если в Китае самым рьяным сторонником «похода на Петербург» был Цзо Цзунтан (торжественно заказавший себе роскошный гроб как знак готовности умереть на войне с русскими), то в России главным энтузиастом «похода на Пекин» выступал Николай Пржевальский. Его пренебрежение к боевым способностям китайцев граничило порой с откровенным расизмом, но в целом соображения Пржевальского были вполне логичны и обоснованны. К мнению знаменитого путешественника и, по совместительству, военного разведчика прислушивались на самых верхах Российской империи – и в Главном штабе, и в Зимнем дворце.

«Исходный пункт действий против столицы Китая…»

Показательно, что записка Пржевальского «О возможной войне с Китаем» была написана 22 октября 1880 года прямо на территории империи Цин в городе Урга (ныне Улан-Батор, столица Монголии). «Все шансы военного успеха на нашей стороне» – так начинал полковник Пржевальский свой адресованный в Петербург план и далее излагал следующее:

«Пассивное упорство китайцев, уже не раз спасавшее их от гибели, легко может быть применено и теперь Пекинским правительством. Если его западная армия (т. е. армия Цзо Цзунтана. – Прим. авт.) будет разбита и Восточный Туркестан перейдет в наши руки, то этот удар для Китая будет ещё не велик. Китайцы могут упорствовать относительно заключения мира, даже потеряв все свои застенные (т. е. расположенные за Великой Китайской стеной. – Прим. авт.) владения. В таком, весьма возможном случае нам придется идти прямо на Пекин и там продиктовать условия мира. Тогда-то район монгольской Урги получит весьма важное значение, как исходный пункт действий против столицы Китая. Путь наших войск будет лежать в диагональном направлении, через Монголию, по Кяхтинско-Калганской дороге. Если же по этому пути невозможно будет собрать достаточного числа верблюдов и встретятся затруднения в воде или подножном корме, тогда армия, направленная против Пекина, может идти туда двумя колоннами: одною из Кяхты, другою, по которой пойдет кавалерия, из Нерчинска по восточной, более плодородной окраине Монголии…»

Хотя Забайкалье граничило с Монголией, т. е. с территорией империи Цин, но русское командование считало этот регион надёжно защищённым даже в разгар «Илийского кризиса». В Забайкальской области Российской империи на 1880 год насчитывалось всего 6 конных полков и 12 пеших батальонов с минимумом артиллерии. Но ни примерно 15 тысяч монгольской кавалерии, ни несколько десятков тысяч монгольского ополчения, которое теоретически мог созвать пекинский император, в качестве серьёзного противника не рассматривались – всадники с луками и фитильными ружьями давно уже не походили на воинственных монголов эпохи Чингисхана. Более того, русские власти справедливо полагали, что часть монголов настроена враждебно к Пекину и не прочь образовать своё независимое ханство.

На территории Монголии располагалось и несколько тысяч маньчжуро-китайских солдат из регулярных войск «зелёного знамени». Эти провинциальные части ещё не коснулись попытки модернизации – они не имели ни реального опыта, ни современного оружия. За несколько лет до «Илийского кризиса» их внимательно изучил полковник Яков Барабаш, служивший при русском консульстве в Урге.

«Вооружение составляют пики на бамбуковых древках, – писал Барабаш, – и фитильные фальконеты с пистолетными прикладами. Встречаются также изредка сабли и алебарды. Красоты ради по меньшей мере десятая часть людей занята исключительно ношением разноцветных знамён… Эффект, по их мнению, достигается непрерывной пальбой, отчего люди приучаются стрелять без всякого смысла. Тактика китайцев и основанное на ней маневрирование войск нелепы».

На этом жалком фоне воевавшие в Синьцзяне отряды Цзо Цзунтана или столичные войска Ли Хунчжана выглядели вполне современной армией. Но вероятность переброски значительных войск из Центрального Китая через степи Монголии рассматривалась русскими офицерами как близкая к нулю. Действительно, у империи Цин такого опыта не было с XVIII века. Зато в 1881 году в Монголии начнёт работу разведывательная экспедиция поручика Евтюгина, главной задачей которого была именно оценка возможностей прохода крупных частей кавалерии из Забайкалья к Пекину.

Параллельно с кавалерийским рейдом к столице империи Цин с северо-запада в Петербурге летом 1880 года стали планировать не менее решительную операцию – переброску в воды Тихого океана силами морского флота 25-тысячной группировки при 100 полевых орудиях, которая, высадившись на берегах Жёлтого моря, атакует Пекин с востока.

«Военное положение того края представляется в неутешительном виде…»

Если на границах Синьцзяна и в Забайкалье русские военные власти чувствовали себя уверенно и на случай открытой войны с Китаем даже планировали активные наступательные операции, то относительно дальневосточных рубежей Российской империи настроения были более осторожными.

В Приморье, ставшем русским только 20 лет назад, вероятный конфликт с Китаем вызывал опасения. Во Владивостоке население города тогда не превышало 9 тысяч человек, из них почти 4 тысячи составляли китайцы и корейцы, т. е. подданные империи Цин. Любопытно, что восьмитысячная регулярная армия корейского короля-«вана», тогда вассала Пекина, в планах возможного русско-китайского конфликта не рассматривалась вообще – её считали полностью бутафорской и небоеспособной даже китайцы…

Но близкую Маньчжурию во Владивостоке с 1879 года откровенно опасались – в городе и окрестностях насчитывалось лишь полторы тысячи солдат двух «линейных» батальонов. Всего же на огромном отрезке границы – почти 2000 вёрст по Амуру и реке Уссури – Россия располагала лишь 11 тысячами «штыков» и «сабель» при 32 артиллерийских орудиях. Из них лишь половина относилась к регулярной армии, той её части, которая считалась наименее подготовленной и боеспособной, – т. е. к пограничным «линейным батальонам». Остальную половину составляли недавно созданные конные и пешие сотни амурских и уссурийских казаков и почти три тысячи служивых из разбросанных по Приамурью и Приморью различных «местных» и «конвойных» команд, в основном выполнявших строительные функции в почти необжитом и малонаселённом крае. Тогда как на территории соседней Маньчжурии к моменту «Илийского кризиса» численность войск империи Цин оценивалась русской разведкой примерно в 42 тысячи. Правда, это были старые «восьмизнамённые» войска, укомплектованные из местных маньчжуров и родственных им племён солонов и дауров. Их изначальная боеспособность оценивалась невысоко.

За несколько лет до «Илийского кризиса» генерал-майор Михаил Венюков, изучавший военный потенциал Китая, так писал о «восьмизнамённых» частях в Маньчжурии: «Представьте себе милицию, плохо обученную, совсем почти непрактикующуюся в своём деле и вооружённую стрелами, копьями, саблями или, самое большое, дрянными фитильными ружьями… Они дурно вооружены, плохо обучены, не имеют европейски-образованных офицеров и вообще ни в каком отношении для русских, даже рабочих линейных батальонов, не могут быть опасными».

Любопытно, что такое отношение к боеспособности маньчжур подтвердило единственное боестолкновение русских и цинских войск в Приморье, произошедшее совершенно случайно за год до «Илийского кризиса». На рассвете 6 июля 1879 года в нескольких десятках вёрст от озера Ханка у хребта Шитэулин уссурийская казачья конная сотня под командованием майора Ножина, преследуя банду «хунхузов», атаковала крупный отряд маньчжурских войск. Расположившихся на привале «восьмизнамённых» солдат империи Цин русский майор просто перепутал с таёжными бандитами.