Читать книгу "Царь - Валерий Есенков"

Только сутки спустя, отдышавшись, оглядевшись, татары и ногаи переправляются через Пахру, стремительным наскоком подступают к Молодям и всей своей плотной массой, сбитой в десятки и сотни, впрочем, тоже без особого разумения, ведь Девлет-Гирей тоже не Чингисхан, обрушиваются на гуляй-город, под стенами которого уже понесли значительные потери. Натурально, позавчерашняя история повторяется как по писаному. Гуляй-город встречает десяток за десятком, сотню за сотней залпами пушек, из заблаговременно отрытых окопов немецкие наёмники бьют из пищалей, татары, показав спины, расстроенными рядами откатываются назад. У Воротынского свежая земская конница, раздвинь он сию минуту составленные на живую нитку телеги, из которых именно ради подобной оказии и собирался гуляй-город, сплоти эту громадную конную массу в единый разящий кулак, и уже никакие силы не смогут остановить панического бегства татар. Ни в коем случае, ни под каким видом, ни за что на свете, с ума вы сошли, Воротынский неспособен по собственному почину расстаться со стенами, он к ним как будто приклеен, земская конница в тесноте да не в обиде торчит в гуляй-городе, дожидаясь новых наскоков татар. Не двигаются с места и неудобно поставленные полки правой и левой руки, предназначенные как раз для охвата с флангов наступающего или отступающего врага, а может быть, и двигаться не хотят. Один сторожевой полк опричника Аталыкина успевает обогнуть возвышением, на котором эта полевая крепость так удачно поставлена опричником Хворостининым, и действительно ударить бегущим татарам во фланг, а сам Аталыкин успевает пленить ведущего татар Дивея-мурзу.

Девлет-Гирей вновь замирает в раздумье. Ещё два, ещё три таких приступа, и от орды останутся одни в ужасе бегущие клочья, однако по-прежнему самолюбие, гонор татарина и страх перед кинжалами собственных сыновей не позволяют ему отдать уже буквально спасительный приказ к отступлению. Двое суток татары переминаются с ноги на ногу перед непостижимым, неподатливым гуляй-городом, понемногу приходят в себя и перестраивают значительно поредевшие десятки и сотни, и в течение тех же двух суток оцепеневший Воротынский торчит без движения в тесном пространстве, превратившемся для его воинов в западню. В земских полках кончаются сухари, на холме не удаётся отыскать ни капли воды, начинается голод, люди и кони страдают от жажды под палящими лучами июльского солнца. Немногие из пришедших в отчаянье смельчаков пытаются в одиночку пробраться к реке, но их перехватывают догадливые татары и бьют неотвратимыми стрелами. Служилые люди забивают своих лошадей, чтобы спастись их мясом от нестерпимого голода. Тоже голодающий Дивей-мурза со злорадством говорит Воротынскому, что, будь он на воле, он выкурил бы его из гуляй-города в несколько дней, голодом бы всех поморил.

Крымскому хану тоже, видимо, представляется, что осталось сделать ещё одно, последнее, окончательное усилие, бросить остатки орды на приступ-другой, и с урусутами будет покончено, надо только ободрить уставших, растерянных, готовых к бегству татар. А тут словно нарочно обстоятельства внезапно торопят его принимать это последнее, окончательное решение. Юрий Токмаков, оставленный Иоанном править Москву, может быть, предварительным повелением предусмотрительного царя и великого князя, может быть, припомнив странный слушок прошедшей весны, выгнавший татар из Русской земли, составляет грамоту от имени своего государя, в которой грозный царь Иоанн оповещает своих воевод, опричных и земских, что им в помощь движется рать в сорок тысяч под водительством всё того же невиданного герцога Магнуса. Трудно сказать, рассчитывает ли временный правитель Москвы, что его гонец будет перехвачен татарами, или только намеревается подбодрить растерянных воевод, добровольно затворившихся в полевой крепости чуть ли не намертво. Во всяком случае, летописец нам сообщает, что князь, «умысла, послал гонца к воеводам з грамотами в обоз, чтобы сидели бесстрашно: а идёт рать наугородская многая, и царь того гонца взял, и пытал, и казнил, а сам пошёл тотчас назад». Ну, Девлет-Гирей как раз назад не пошёл. Позволив своим воинам отдохнуть и подкрепить свои силы свежей кониной, он полагает необходимым покончить с урусутами до прихода рати непостижимого Магнуса. Вновь во главе орды он ставит своих сыновей и отдаёт строжайший наказ, должный разжечь и удвоить их прыть: во что бы то ни стало вызволить из русского плена бесценного Дивея-мурзу. Второго августа татары с воем и визгом бросаются на свой последний, решающий приступ. На этот раз их не в силах остановить пищали и пушки. Татары доскакивают, несмотря на бешеный огонь и большие потери, до самых телег и пытаются попросту опрокинуть шаткие стены, которые не удаётся никак одолеть, и, вероятно, ими овладевает беспамятная храбрость отчаяния, когда плохо понимают или совсем не понимают происходящее и прибегают к самым бессмысленным средствам, лишь бы покончить с упрямым врагом, так и они «изымалися у города за стену руками, и тут многих татар побили и руки пообсекли бесчисленно много». Только к вечеру, когда безумные приступы начинают ослабевать, земским воеводам удаётся напасть на разумную мысль. Михаил Воротынский наконец решается вывести из гуляй-города большой полк, ослабевший от жажды и голода, и тут обнаруживается, что такая масса конного ополчения запросто может не только скрытно выбраться из укрепления, которое в любом месте легко разомкнуть, но и, пользуясь лощинами и перелесками, выйти в тыл татарскому стану, что следовало бы исполнить но меньшей мере четверо суток назад. Вновь в гуляй-городе остаётся один Хворостинин с остатками опричного полка и немецких наёмников, со всеми пушками и пищалями. По условленному сигналу его опричники дают залп из всех видов оружия, вероятно, последний, поскольку боевые припасы по расчёту времени давно должны были быть на исходе после многодневной пальбы. После этого они выступают из гуляй-города, и вот эти полуголодные, истомлённые, измотанные десятью днями непрерывных боев, всеми трижды проклятые опричники с яростью нападают на остолбеневших татар, и только теперь со стороны тыла на противника обрушивается тоже полуголодная, но всё ещё свежая, не потерявшая ни одного человека земская конница.

Всем яснее ясного, и нападающим, и подвергшимся нападению, что это конец. Татары бросаются в бегство. Земская конница преследует убегающих по пятам. Чтобы остановить её и благополучно спастись за Перекопью с остатками войска, Девлет-Гирей оставляет у переправы через Оку около пяти тысяч татар и ногаев. Воротынский наскакивает на этот довольно сильный заслон на другой день и в короткой яростной сече частью уничтожает, частью пленяет обречённый на гибель отряд. Всё-таки продолжать погоню за ханом у первейшего из воевод ни сил, ни желания нет. Победа одержана, пусть и неполная, татары уходят, чтобы вскоре вернуться назад, но о будущем витязи удельных времён думают меньше всего.

Шестого августа, в четверо суток одолев немалое расстояние от Молодей до Великого Новгорода, грозного царя Иоанна приветствуют новой славной победой Давыдов и Ногтев, участники битвы, а следом за ними доставляют закованного в железы Дивея-мурзу. Вестники Воротынского подносят царю и великому князю две сабли и два лука, брошенные Девлет-Гиреем на месте его жестокого поражения. Они пересказывают ход и подробности почти двух недель непрестанных столкновений, стычек и сеч. Для Иоанна становится очевидным, что его план отмщения исполнен его воеводами во всех его главнейших частях, что он не напрасно в течение нескольких лет лелеял и утруждал службой своё избранное опричное войско, наконец-то во всём блеске выказавшее свои преимущества перед нестройным, не знакомым с дисциплиной ополчением служилых людей, и что он по-царски, мастерски отомстил.