Читать книгу "Сперанский - Владимир Томсинов"

* * *

Пребывая в Пензе, Сперанский никогда не прекращал переписки с Аракчеевым. В сложившихся обстоятельствах граф был его главной опорой. Через посредство Алексея Андреевича, пользовавшегося неограниченным доверием у императора Александра, Михайло Михайлович мог доводить свои просьбы до его величества. Только Аракчеев мог помочь ему в решении самых важных для него проблем. Потому-то спешил Сперанский использовать любой повод для напоминания о себе Аракчееву, для выражения его сиятельству своей благодарности и преданности. «Милостивый государь, граф Алексей Андреевич! — обращался Сперанский к Аракчееву 17 декабря 1818 года. — Приношу вашему сиятельству всеусерднейшее поздравление с Новым годом. Чувство благодарности и приверженности, столь же искренней, как и справедливой, налагает на меня приятную обязанность возобновить при сем случае свидетельство совершеннейшего почитания и преданности, с коими честь имею быть в Пензе».

В начале 1818 года одновременно от нескольких столичных знакомых Сперанского поступили к нему письма с обнадеживавшими его новостями. «Все известия, из Москвы и Петербурга ко мне доходившие, и из самых верных источников проистекающие, — сообщал он 5 марта 1818 года А. А. Столыпину, — доказывают, что Его Величество имеет мысль употребить меня в деятельнейшую службу».

Но шли недели, месяцы, а сведения эти никак не подтверждались. Император молчал и молчал. Михаиле Михайловичу начинало уже казаться, что полученные им известия о намерениях употребить его в «деятельнейшую службу» не более чем слухи — чья-то глупая шутка. Вконец истерзанный неопределенностью своей дальнейшей судьбы, он стал думать уже о том, чтобы раз и навсегда разрубить ее узел — оставить службу окончательно и бесповоротно.

Но принять такое решение ему не позволяло очень стесненное материальное положение: большие долги и отсутствие средств для их погашения. Единственным выходом из создавшейся ситуации он считал продажу своего дома в Санкт-Петербурге, из которого его в 1812 году отправили в ссылку, и новгородского имения Великополье. «Доколе не будет продан дом и деревня, дотоле мне службы оставить нельзя, — писал Сперанский Столыпину 12 сентября 1818 года, — но после сего не останусь ни минуты: ибо в независимом состоянии я знаю всю цену свободы и ни на что на свете собственною моею волею ее не променяю».

О своем желании продать Великополье Михайло Михайлович сообщал Аракчееву еще осенью 1816 года. В Новгородской губернии началось тогда формирование военных поселений, и Сперанский надеялся, что казна купит его имение, чтобы включить его в состав данных поселений. С тех пор прошло более двух лет, но никаких распоряжений о такой покупке со стороны императора Александра не поступило. Тогда Сперанский, для того чтобы ускорить решение этой ставшей жизненно важной для него в условиях безденежья проблемы, обратился к графу Аракчееву.

Ни начать, ни продолжать моей просьбы об отпуске я никак не решился бы, если б не был принужден к тому самою крайнею необходимостью. Кто имеет на руках дочь без матери и 200 000 руб. долгу, при маловажном и запутанном имении, тот осужден все терпеть, всем жертвовать, чтоб исполнить первые свои обязанности. Сроки долгов моих сближаются, продажа имения не сходит с рук; устроивать дела сего рода, сколь я ни старался, но за 1600 верст — когда на один вопрос и ответ потребно почти полтора месяца — нет никакой возможности. Один иск возбудит все другие, и таким образом, быв спасен одними милостями Государя от предстоявшей мне бедности, я найдусь снова в том же или еще горшем положении. Я уверен, что если нужды мои справедливым и благосклонным вниманием вашего сиятельства представлены будут Государю Императору в истинном их виде и отделены от всех побочных и невместных предположений, то Его Величество не презрит моей просьбы.

Из письма М. М. Сперанского к А. А. Аракчееву от 11 марта 1819 года

Высказанная Сперанским в приведенном письме просьба о предоставлении ему отпуска была не первой. Он неоднократно просил об этом и прежде. Но в данном случае просьба была слишком убедительной, чтобы отказать в ней. Проситель ссылался в обоснование ее на «самую крайнюю необходимость». С другой стороны, было очевидно, что предоставление Сперанскому отпуска влекло за собой его приезд в Санкт-Петербург, поскольку именно в столице намеревался он вести дело о продаже своего новгородского имения. Два с половиной года назад Аракчеев сообщил Сперанскому в сопроводительном письме к императорскому Указу о назначении его пензенским губернатором: «Государю Императору приятно будет, если вы, милостивый государь, отправитесь из деревни прямо в назначенную вам губернию». Эти слова означали, что государю все еще не хотелось видеть Сперанского в своей столице и тем более у себя во дворце. Как поведет себя император Александр на этот раз? И что напишет теперь Аракчеев? Михайло Михайлович не мог не задавать себе подобных вопросов после того, как 11 марта 1819 года отправил графу цитированное выше письмо.

Глава девятая. «Путешествие в Сибирь»

Что я ни делая, чтоб избежать Сибири, и никак не избежал. Мысль сия, как ужасное ночное привидение, преследовала меня всегда, начиная с 17 марта 1812 года, и наконец, настигла.

Странное предчувствие! В судьбе моей есть нечто суеверное.

Михаил Сперанский. Из письма А. А. Столыпину от 1 апреля 1819 года

Как вы могли себе представить, что я пущусь управлять Сибирью, коею никто и никогда у править не мог?

Михаил Сперанский. Из письма А. А. Столыпину от 13 мая 1819 года

По понедельникам в канцелярии пензенского губернатора, в другие дни недели обыкновенно тихой, с утра до вечера кипела суета. Каждый вторник из Пензы отправлялась в Петербург почта, поэтому накануне шла подготовка различных бумаг для столичной администрации.

Таким именно днем и выдалось 31 марта 1819 года. Дежурным по канцелярии был в этот день молодой чиновник Козьма Репинский, два года назад взятый Сперанским на чиновную службу из выпускников местной семинарии и ценимый им за ум и способности к аккуратной работе. Он трудился в канцелярии с раннего утра, но все равно что-то не успевал сделать, поэтому, когда наступило время обедать, домой не пошел, остался в канцелярии. Сперанский уже отобедал и сидел у себя в кабинете у окна, читая в подлиннике любимую им книгу древнегреческого историка Геродота. Так сидели они, занимаясь каждый своим делом, когда послышался вдруг колокольчик. Выглянув из окна, Михайло Михайлович увидел подъезжающего ко входу в дом фельдъегеря и застыл в тревожном предчувствии. Репинский между тем, услыхав колокольчик, сразу выскочил на улицу, встретил фельдъегеря и повел его в дом в кабинет пензенского губернатора. Поднимаясь по лестнице, он дважды спросил фельдъегеря, от кого тот прибыл, но фельдъегерь молчал. И лишь оказавшись перед дверью кабинета, выдохнул: «От государя».

Репинский вошел к Сперанскому, чтобы доложить. Михайло Михайлович сидел бледный и растерянный, тихо произнес: «Проси…»

Некоторое время фельдъегерь находился в его кабинете, затем вышел. Вслед за ним показался Сперанский — уже совсем не бледный и совершенно спокойный и даже приветливый. Обратившись к камердинеру, приказал ему позаботиться об обеде для фельдъегеря, бане и всем остальном, необходимом для отдыха. Фельдъегерь поблагодарил Сперанского, затем повернулся к камердинеру и стоявшему рядом с ним Репинскому и поздравил их с новым сибирским генерал-губернатором.