Читать книгу "Внучка берендеева. Третий лишний - Карина Демина"

…или от порчи.

Порчу выжжет истинным живым пламенем, благо, у Арея ныне хватит сил и умения поместить его в камень. И тот плавился в пальцах, меняя форму.

Вылепить?

Что?

А ничего. Пусть камнем и будет, только с дырочкой. Шнурок протянуть — и на шею.

— Он так рассказывал об этом. Я запомнила. И знаешь что? Мне тоже захотелось ее прочесть. Я знаю, что не мне одной… Ильюшка… все думают, что он славный, да… брат наш, который уцелел… но он тоже книгу читал. А у него память отличная, он, единожды прочитанное не забывает… и знаешь что? Кто-то ведь выдал отца. Кто?

— Илья?

В это верилось слабо.

Батош-Жиневский был там, на поле. И должен был умереть, если верить предсказанию старой карги. И не умер единственно чудом.

— Спасибо. — Цепкие пальчики выхватили амулет. — Отец не желал делиться знанием. Он жадным сделался. Уходил к себе и дверь запирал. Никогда прежде не запирал, а тут вдруг… и в доме стало неспокойно. Почти как здесь. А Илья умел открывать запертые двери… спроси у него.

— Спрошу, — пообещал Арей, зная, что обещание выполнит.

Он должен знать правду, если, конечно, она вообще существует. Все запуталось.

— А еще… незадолго до того, как его схватили… отец взял в покои мою сестрицу… я не знаю, что они там делали, но она вернулась другой.

Девушка поднялась.

— Ты мне веришь?

— Верю, — почти искренне ответил Арей.

— Я боюсь ее… она не злая, нет. Она обо мне заботится. Но я боюсь ее. Понимаешь?

Она ушла и камешек забрала, а следом исчезла и девка с золотом. Арей же остался. В тереме ночью тихо, но тишина обманчива.

— Вы все слышали, верно? — Арей знал, что эта женщина где-то рядом, он чуял не ее, но ее защитника, который и выступил из темноты, растянулся у ног. Алым пламенем полыхнули глаза. И древняя магия потянулась к наглецу, который вздумал нарушить заведенный порядок.

— Слышала. — Царица-матушка была в меховой накидке, на белую рубаху наброшенной. — Я разрешила ей говорить.

— Зачем?

— Почему бы и нет? — Она вновь держалась зверя. Белые пальцы на жесткой гриве, и не то гладит, не то просто перебирает седую ость. — Или тебе было неинтересно?

— Вы и о том, что мы знакомы, знали?

Она кивнула.

— Поэтому?

— Одна из причин. Проще вызвать жалость в том, кто помнит маленькую девочку…

— Зачем мне ее жалеть?

— Незачем. Совершенно незачем, — сказала царица. — Она живет в тереме на всем готовом. Окружена служанками и няньками. Ее желания исполняются, те, которые могут быть исполнены. И ты мне ответь, к чему жалость?

Арей не знал.

И промолчал. Так оно верней.

— А золото…

— Какой жадный. — Царица рассмеялась, и зверь у ног ее оскалился, он тоже любил хорошие шутки. — Золото ты платил на самом деле. Никто не поверит, что игра идет всерьез, если все получается просто.

Игра, значит.

И кто Арей в этой игре? А никто. Сегодня есть, завтра… махнет царица белою рученькой, и полетит Ареева голова, покатится по ступенькам с плахи-то.

Смейся, плачь, а ничего-то не переменится.

— Не держи на меня зла, — попросила царица. — Ты же понимаешь, я не могу иначе. А если не понимаешь, то все одно… ничего это не меняет.

— А что меняет?

Зачем ей нужен был полуночный этот разговор? Уж не для женитьбы. Тут достало бы послать няньку-мамку или ключницу-старуху, блюсти царевен приставленную. Она-то бы свистнула, крикнула, мигом бы налетела стража…

А там и суд.

И храм… жреца-то в царском тереме сыскать нетяжко.

— Что? Ничего, пожалуй… к примеру, книга… это моя книга. И получена она была честным путем. От кого? Не знаю, как ее звали. И знать, говоря по правде, не хочу…

Зверь лежал, спокоен, будто и вправду лишь пес дворовой, пусть и огроменный, но обыкновенного свойства. Хвостом помахивает. Дышит тяжко. Язык розовый вывалил. Слюни с клыков текут, на лапы капают.

— Использовала ли я ее? Да, естественно… было бы глупо силу иметь и ею не пользоваться. Но свою цену я заплатила сполна.

И пальцы царицы погрузились в клочковатую шерсть зверя. Он же, смежив веки, заурчал.

Псы не урчат.

Так вот, утробно и глухо, будто переваливаются в железной бочке камни. И от звука этого не по себе сделалось.

— Мирослав… был увлекающимся человеком. И если сначала он беспокоился за брата… я думаю, что беспокоился…

— А было о чем?

— Не было. И нет. Если бы не сила моя, он бы давно ушел. И что стало бы с царством?

— Не знаю.

— И я не знаю, — легко согласилась царица. — Как не знаю, что с ним станется, когда он все-таки уйдет. А ждать уже недолго. Ты же видел? Видел… но мы не о нем, мы о книге. Ее украли. Не Мирослав. Он клялся, что книгу ему дали на время, попросили спрятать. А потом забрали… он не хотел отдавать. Увлекся. Ею легко было увлечься. Для каждого найдется свое особое заклинание. Сила надобна? Получишь. Простой ритуал — и ты уже много сильней. Власть? Сама потечет в твои руки. Богатство? Или нечто более тонкое, к примеру, счастье… только нужно ясно представлять, что именно сделает тебя счастливым. Можно получить любовь безбрежную…

— Хватит. Я понял.

— Вряд ли. Нельзя понять, пока не подержишь ее в руках.

— Приходилось.

— Даже так? И что тебя остановило?

— Отцовский ремень.

— Действенное средство, полагаю.

— Еще какое. — В темноте не видно усмешки. А ныне и вправду смешно. Годы тому Арей обижался на отца, а выходит, спас его. Вряд ли бы тот Арей сумел устоять перед искушением.

Одно заклятье.

Другое.

— И чего ты хотел? Впрочем, не мое это дело. Она всегда показывает именно то, чего человек хочет. И чего может достичь. Простое заклинание, которое требует толики силы и пары капель крови. Сначала пары капель, потом… кровь к крови, сила к силе… от этого сложно отказаться добровольно.

— У вас получилось?

Молчание. И слышны голоса стражи, такие далекие, но обманываться не стоит. Одно ее слово, и стража окажется в ночном саду. Да и слова не нужно, достаточно лишь желания. К чему рынды? К чему дворцовые магики? Есть у нее тот, кто доберется до горла Ареева куда как раньше.

— Иногда кажется, что да… но потом все снова меняется. Я скажу лишь, что сперва пришла в ярость, а потом… порой я испытываю к тому, кто лишил меня книги, глубочайшую благодарность. Я не могу вернуться в прошлое и изменить все, но я хотя бы могу попытаться не менять настоящее.