Читать книгу "Каждому своё - Сергей Тармашев"

– И ещё остались мы! А от них вообще ничего не осталось, – ободряюще хохотнул задыхающийся генерал. – И никого! На наши последние пуски уже никто не ответил. Последнее слово осталось за нами, так что мы победили, так и знай!

Столь длинная фраза окончательно сбила генералу дыхание, и он остановился, сгибаясь и тяжело дыша. Второй старший офицер перехватил руку Давида, увлекая ребёнка за собой, и генерал жестом остановил лейтенанта, бросающегося к нему:

– Сам пойду! Не отвлекайся! Тащите груз, без припасов мы все тут передохнем!

Навьюченный лейтенант продолжил движение, и генерал поплёлся следом, спотыкаясь на запорошенных обломках, под грязным снегом чем-то напоминающих беспорядочный болотный кочкарник. Давид вцепился в руку своего провожатого, теряя равновесие, но удержался на ногах и с усталой хрипотой спросил:

– Товарищ генерал… – ребёнок пытался отдышаться на ходу. – А мы можем убить этих роботов? Мы же победили! Почему мы убегаем?

– Я полковник, – уточнил второй старший офицер. – Хрен с ними, с роботами… Тупые железки на аккумуляторах! Питание закончится – сами попадают. Жаль боеприпасы тратить. Сейчас покинем их район, и нет проблем. Потом, когда время будет, вернёмся и пустим их на запчасти. О́кей, парень?

– О́кей! – довольно просипел Давид, пытаясь шагать быстрей.

Больше продолжать разговор ни у кого не хватило сил, и оставшееся время предельно вымотанные люди шли в полной тишине. Время от времени выбившиеся из сил солдаты менялись местами с другими бойцами, передавая грузы прямо на ходу и исчезая в пыльном мраке. Сначала это никак не влияло на скорость отряда, но потом вымотались и они, и последние полчаса все едва ползли по замороженному океану обломков, нетвёрдо переставляя ноги. От запредельной усталости Овечкин уже не чувствовал ног, давно не понимал, где находится, и даже слабый плач Амины в рюкзачной подвеске за спиной слился с хрипом собственного дыхания и перестал различаться слухом. Антон брёл куда-то сквозь грязную ледяную тьму, уткнувшись невидящим взглядом в петляющую среди многочисленных препятствий цепочку свежих следов под ногами, мозг словно одеревенел, и курс держало не столько сознание, сколько инстинкт выживания.

– Осталось двадцать девять минут, – усталый рык Порфирьева в трещащем эфире зазвучал отчетливо, и Антон понял, что тот где-то рядом. – Надо разворачивать базу.

Овечкин поднял глаза, утыкаясь в спину идущих впереди солдат в экзокорсетах, и увидел, как они опускают на неровную поверхность ящик со спецпалаткой. Отряд остановился, и люди безвольно опустились на грязный снег, не в силах стоять на ногах.

– Сколько… – сбивчивое дыхание генерала едва слышалось среди шипения помех, – мы прошли?

– Тринадцать километров, – ответил Порфирьев, и его расплывчатый силуэт появился возле возящегося над лежащим генералом лейтенанта. – Гражданские сильно вымотаны, поэтому быстрее не получилось.

– Мы тоже… – сипло произнёс генерал, – не железные… Штурмовые комплекты только у шестерых… лейтенант… что с аккумуляторами?

– Часов на восемь хватит, – ответил лейтенант, – потом всё. Запасных больше нет, заряжать нечем.

– Ставьте палатку, и все внутрь, – приказал генерал. – Комплекты от питания отключить. Если от интоксикации не передохнем, будем разбираться, что делать дальше… Капитан, местность вокруг безопасная? Нам в палатке сутки сидеть безвылазно… роботы не найдут?

– Снегопад сильный, через час не будет видно ни следов, ни палатки, – ответил Порфирьев. – Слой обломков здесь тонкий, тут лесок был или парк, много обугленных древесных обломков, среди них есть чистое место, мы сейчас около него. Проследить за нами они не смогут, если только случайно не натолкнутся, но тут я ничего поделать не могу. – Он сделал паузу и неожиданно спросил, понижая голос: – Товарищ генерал, а это точно роботы противника?

– А чьи ещё? – Генерал, кряхтя, тяжело поднялся в сидячее положение и принялся стряхивать рукой снег с лицевого щитка скафандра. – У нас таких нет. Я даже не знаю, чьи они именно. Америкосовские или япошек, может, бундесверовские… у натовцев с робототехникой всегда было не одинаково. А почему ты спрашиваешь?

– Он вышел из темноты прямо на меня, – ещё тише произнёс Порфирьев. – Просто появился из ниоткуда в двух шагах. Посмотрел на меня сверху вниз и прошёл мимо. Я подал условный сигнал, отряд залёг, он прошёл вдоль вас и потерялся.

– Не засёк он тебя, – лейтенант помог генералу встать. – У тебя фотохромный комбинезон, я тебя с расстояния в два метра почти не различаю, а они видят хуже, чем мы. У них лазерное зрение, и сплошная пылевая завеса быстро рассеивает луч. Датчики сердцебиения при таком уровне ионизации бесполезны, защита против тепловизора у тебя есть. Поэтому он тебя не разглядел. Они атакуют всех, кого засекают, мы потеряли десятерых.

Мгновение Порфирьев молчал, задумавшись, потом кивнул во мрак грязного снегопада:

– Место под палатку в пяти метрах отсюда. Я покажу. Лучше продолжить радиомолчание.

Он шагнул в снежную кутерьму, за ним направились солдаты с грузом, и эфир затих. Базу развернули быстро, после чего все зашли в палатку и плотно закупорились изнутри. Порфирьев хотел поставить на подступах мины и сигнальные ловушки, но ничего этого у военных не оказалось, и вся надежда была на мрак, снегопад и плохую видимость. Порфирьев заявил, что у него есть ещё сорок минут, поэтому он выйдет наружу и замаскирует базу подручными средствами хотя бы как-нибудь, вокруг должен быть мусор, который можно применить в этих целях. Он покинул палатку, остальные занялись запуском фильтровентиляционной установки и развёртыванием прочей внутренней обстановки.

Пока разжигали походную печку и отапливали палатку, у маленькой Амины началась истерика. Дочурка заходилась в надрывном плаче, жалуясь на жуткую боль в пальцах рук и ног, и охваченная ужасом Дилара не знала, как облегчить её страдания. Медикаментов не было, врачей тоже, колоть четырёхлетнему ребёнку боевые армейские транквилизаторы никто не решился. Лейтенант сказал, что это нервные окончания отходят от сильного переохлаждения, всё пройдёт само, но не быстро. Амина продолжала разрываться от плача, потом у Давида началась интоксикация, и для Антона с Диларой начался сущий ад. Дочурка билась в истерике, сына скрутило в приступах рвоты, его температура подскочила до сорока, дыхание давалось с трудом, Давид тихо стонал, едва слышным голосом сообщая о сильной головной боли, и снова трясся в рвотных позывах. Потом интоксикация началась у активистов и Петровича, следом попадали на пол молодой техник с пожарным, корчась в мучениях, и приступ рвоты скрутил Дилару. Антон бросился к жене, моля солдат о помощи, но у военных один за другим тоже началась интоксикация. Полковник с генералом срывали с них шлемы, чтобы не забрызгало рвотными массами, и Овечкин видел вокруг лишь множество хрипящих людей, содрогающихся от тошноты или катающихся по полу от боли среди сорванных с голов противогазов, гермошлемов и респираторов.

Он метался между женой и детьми, пытаясь вытирать им лица и удержать бьющихся близких от соприкосновения с горячими стенами печки, и столкновения с другими страдающими, но это помогало мало. Давид задыхался, Амина плакала не переставая, Дилара просила пить, но он не знал, где взять воду. Военных ломало от боли, полуживые старшие офицеры тряслись в кашле, отхаркиваясь кровью, всюду стояли надрывные стоны, кто-то хрипел, потеряв сознание, и Антон с ужасом увидел, как маленькую Амину начинает тошнить, а её глаза закатываются. Последнее, что он запомнил, была острая ломота в костях и тяжёлая головная боль, обрушившиеся на него внезапно. Ставшие ватными ноги безвольно подкосились, желудок пронзило резью и вывернуло наизнанку. Овечкин упал, содрогаясь от сухой рвоты, и понял, что его пылающие огнём лёгкие не могут сделать вдох. Он то судорожно хватал ртом воздух, то пытался стошнить что-то едкое, заполнившее внутренности, не желающее выталкиваться наружу, то вновь пытался сделать вдох. Перед застланными мутной пеленой глазами появился расплывчатый силуэт, и Овечкин понял, что в палатку вернулся Порфирьев.