Читать книгу "Реликвии тамплиеров - Пип Воэн-Хьюз"

Тула лежала в раке, столь же богато украшенной, как и подобные ей реликвии в огромных кафедральных соборах всего христианского мира. Это был прямоугольный гроб из кованого серебра, который умелые руки мастера украсили изысканными инкрустациями — изображениями ветвей с листьями, где сидели птицы и играли маленькие животные. В центре размещался греческий крест, выступающий рельефом, и все четыре его конца украшали изумруды, отражающие свет, исходящий от огромного граната. Это была работа древних римлян, намного более искусная и изящная, чем что-либо, сделанное в наше время. И несомненно, это был гроб некоей благородной римлянки, а не какой-то там жалкой святой из подворотни. Значит, Адрик прав. И ученые из Кельна тоже. Какая-то очень важная и высокопоставленная особа была привезена сюда, в это Богом забытое место, и вместо огромного собора и всемирного культа, привлекающего пилигримов со всех концов света, канула тут в небытие, став еще одной покровительницей маленькой деревушки. А Билл из-за нее погиб…

Наши спутники, Жиль и капитан, вошли в гробницу следом за нами. Я обернулся и увидел, что глаза у Жиля стали как блюдца — он вбирал в себя и запоминал все увиденное. При этом он немного напоминал лиса в курятнике, медленно и осторожно расхаживая взад-вперед по узкому помещению. Лицо капитана было бесстрастно. А священник между тем возился с изящными запорами в головах и ногах раки. Он низко склонил голову и то ли пел, то ли бормотал молитву, опустив ладони на крышку. Затем, явно претенциозным жестом, открыл ее, откинув назад на петлях, пока она не замерла, удерживаемая в вертикальном положении серебряной цепью, и поманил нас к себе. Внутри было покрывало из новенького зеленого шелка, которое священник оттянул в сторону. Под ним виднелся свободно лежащий льняной саван — его тоже откинули. И мы уставились в лицо святой Кордулы.

Это все-таки было лицо, хотя миновало уже девять веков. Столетия придали коже цвет и блеск черного гагата. Опущенные веки провалились в глазницы, но брови все еще надменно изгибались. Тонкий прямой нос переходил в узкие губы, едва прикрывавшие ротовое отверстие, где виднелись поразительно белые зубы. Волосы у нее, вероятно, были каштановые. Теперь они имели пыльно-бронзовый оттенок и свободными хрупкими кольцами прилегали к черному куполу черепа. На ней была туника из пожелтевшей, запятнанной льняной ткани, богато расшитая у ворота и на рукавах нитями из драгоценных металлов, а все тело, от шеи до щиколоток, завернуто в прозрачный муслин, вероятно, с целью удержать от распада хрупкие от времени одежды. Под тканями вздымалась вверх грудная клетка, нависая над провалом живота. Ее руки с кольцами на трех почерневших пальцах лежали скрещенными под давно исчезнувшими грудями, и в них покоился богато изукрашенный наперсный крест. Ноги были обуты в новенькие тапочки из несообразно яркой красной кожи. Священник снял их еще одним изысканно-претенциозным жестом, как бы священнодействуя, и дал Анне знак приблизиться. Он что-то прошептал ей на ухо, и, кивнув в ответ, она медленно перекрестилась — собранные в щепоть пальцы коснулись лба, сердца, правого и левого плеча — и, опустившись на колени, прикоснулась губами к сморщенным губам святой и возложила руки на грудь Кордулы, потом на пустую чашу живота и, наконец, на ее лобок. Еще один знак священника — и Анна снова наклонилась и поцеловала ноги Кордулы. Потом священник поцеловал ее, в одну и другую щеку.

К моему величайшему облегчению, мне не пришлось прикасаться к мертвой святой губами или даже руками. Нас вывели наружу, моргающих, как кроты, в сияющий внешний мир. Жители Лимонохори уже ждали нас с цветами, которые кидали нам под ноги, когда мы проходили мимо. Так вот нас и провели сквозь строй улыбающихся, швыряющих цветы и плюющих селян («Помни про злого духа!» — прошипела Анна) в тень кипарисов, где уже ждал установленный на козлах стол, уставленный фруктами, пирогами и горами жареной дичи. Стояли там и огромные кувшины из красной глины, все запотевшие, в которых, без сомнения, было все то же странное местное вино. И мне вдруг страшно захотелось выпить, так сильно, что никакая вода из ручья ни за что бы меня не удовлетворила.

Но мне не стоило беспокоиться на этот счет. Вина оказалось предостаточно, и хотя я уже был хорошо научен горьким опытом, чтобы не повторять вчерашних ошибок, скоро мне удалось утолить эту жажду. Теперь все встало на свои места. Анна показала мне, как надо управляться с гранатами — весьма странными фруктами — и апельсинами. Апельсин был кислый и освежающий на вкус, ничего похожего я никогда не пробовал. Мне не с чем было его сравнить, разве что со сливовым соком с примесью кислицы — но нет, слишком мало общего. Апельсин — это нечто совсем иное, принадлежащее только здешним краям. Дома он был бы совершенно не к месту.

И священник, и староста селения говорили лишь на греческом и ломаном венецианском диалекте, так что мы вполне безопасно могли болтать по-английски. Я надеялся, что греки примут его за фламандский. И сходил с ума от нетерпения, но очень не хотел, чтобы это было всем заметно.

— Ну, что дальше? — наконец спросил я у капитана, который сидел слева от меня, рассеянно накалывая виноградины на кончик своего кинжала и отправляя их в рот.

— Ты сам знаешь.

— Мы нашли ее.

— Кажется, и впрямь нашли.

— Я уверена в этом, — добавила Анна, потянувшись за жареной куропаткой.

— Так уж уверена? — Капитан приподнял одну бровь.

— О да! Тому есть доказательства. Вы видели крест у нее на груди? В него вделана золотая монета, римский солид. К вашему счастью, у меня глаза, как у совы — в темноте все видят. На монете изображен Валентиниан Третий — император Западной Римской империи с 425 по 455 год, а Аттила разграбил Кельн… в 453-м, не так ли?

— Не имею понятия. Леди Элени, вы просто чудо! — воскликнул капитан.

— Просто я получила кое-какое образование, — улыбнулась она.

— Значит, это действительно… — Я с трудом сглотнул. — Это та, которую мы надеялись отыскать?

— Кажется, да, — кивнул Жиль.

— Однако… я что-то туго соображаю, прошу сделать скидку на это. Я думал, что святая Урсула и ее девственницы — это миф. Я хочу сказать — так считает большинство образованных людей…

— А как же следы, которые откопал Адрик?

— Ну, это, несомненно, позднейшая подделка. Результат суеверия.

— Тогда что мы тут делаем? — спросил Жиль с набитым пирожным ртом.

— Я думал, вернее, предполагал, что мы воспользовались этой древней ерундой, чтобы поставить нашему заказчику то, что он ожидает получить, — усохшие мощи сомнительного происхождения. Доказательством их подлинности послужит тот факт, что мы забрали их именно отсюда. Но эта дама вполне может быть сами знаете кем. Только не понимаю, как она тут оказалась.

— На этот вопрос я попробую ответить, — заметил капитан. — Возьми еще вина. Ну так вот, все получилось, как и думал Адрик. В подобных случаях, когда существует известная легенда, которая и представляется не более чем легендой, можно предположить, что не бывает дыма без огня. Одиннадцать тысяч дев? Конечно, вздор! Одиннадцать дев? Вполне возможно, однако слишком уж притянуто за уши. Слишком благочестиво. Девица по имени Урсула, которую убили вместе с парочкой подруг? Такое случается сплошь и рядом, особенно если вокруг полно гуннов. Помните, в найденном Адриком письме нет ни слова о девственницах и даже не упоминается имя Урсулы. Я полагаю, как и Адрик, что эта сами знаете кто, как вы ее называли, была дочерью или племянницей, или кузиной — может, даже любовницей — того легионера, который привез сюда тело. Он, вероятно, занимал достаточно высокий пост, может, был сенатором или консулом — об этом свидетельствует гроб, в который ее уложили. Если вспомнить про усилия, которые ему пришлось затратить на доставку тела сюда, через такие расстояния, едва ли стоит сомневаться, что и в Кельне он оставил какой-то знак в ее честь. Может, каменную плиту с выбитыми на ней именем и датой смерти, может, даже с изложением того, как она умерла. Плиту позднее нашли и связали с историей Урсулы, которая к тому времени уже стала известной. Я даже готов считать, что эта — сами знаете кто — единственная реальная вещь во всех мифах об Урсуле и, вполне возможно, именно с нее все и началось. Вот так. Годится?