Читать книгу "Шаман всея Руси. Книга 2. Родина слонов - Андрей Калганов"

— Сколько же трав он истоптал? — светя факелом, поинтересовался Угрим.

— А кто его знает?

— Может, и жив еще? — проговорил Жердь. — Мы ж тебя за пару деньков до Второй Партизанки...

Булыга вновь тяжко вздохнул:

— Парнишку батька послал, велел передать, что коли за две седмицы не доберусь — помрет. И еще сказал, что тот срок пращуры ему назначили, мол, во сне прадед явился и сказал, что две седмицы ему землю-матушку топтать осталось. А я, вишь, какое дело, не поспел.

— Не кори себя, дед, — сказал Угрим, — видать, судьба твоя такая. — Он помолчал немного, вглядываясь в лицо старику. — И чего мне все кажется, будто я тебя знаю?

— Старики все на одно лицо, — пробормотал Булыга, — особливо для молодых.

Угрим посторонился, и они наконец вошли в ворота. Булыга оглянулся, задержав взгляд на лесе.

Факелы, пылавшие на стене, выхватывали из мрака странных «ежей» высотой с человека — сколоченные из заостренных бревен, они виднелись то тут, то там между деревьями. Отблеск огня вдруг лег на чешую, которую неизвестный чародей содрал с огромной рыбины и растянул меж сосны и ели. Полоса шириной примерно в локоть вспыхнула и тут же погасла, когда ветер заставил пламя факела метнуться в другую сторону. Булыга сперва удивился, а потом решил, что, по-видимому, чешуя — не что иное, как кольчуга. «Хитро, — подумал он, — небось, и бубенчики на ней. Вороги наткнутся, замешкаются, а бубенчики знак подадут. А ежи не хуже засеки супротив конных. Знатно подготовились лапотники, и кто их только надоумил?!»

* * *

«Полигон» близ Куяба. Зима Года Ожидания. Через три седмицы после похищения Булыги

Морозно и ветрено было. Крутила метель. Денек выдался из тех, про которые говорят, что плохой хозяин собаку из дома не выгонит. Костеря на чем свет командиров, на просторном поле близ Куяба перетаптывались с ноги на ногу ополченцы. Одни были вооружены палками локтя в два в длину, заменяющими меч, другие кольями — вместо копий. Отовсюду доносились недовольные возгласы:

— Озверели совсем!

— Не берегут сейчас, а в сече-то, небось, первыми под копыта бросят.

— Уходить надо.

— Да куда уйдешь-то, или всем миром отстоим, или все и поляжем.

— Так с хазарами-то — понятно, что воевать надобно, а промеж собой-то чего?

— Говорят, учить нас будут.

— Еще бы баб поучили детей рожать...

На взгорке в полустрелище от людинов возвышался слон. Рабиндранат был заключен в кольчугу с пластинчатым панцирем на груди, к бивням были прилажены остроконечные железные навершия. Людины таращились на него и переговаривались:

— Эка полезна скотина — и навозец дородный от нее, и в ратном деле подспорье.

— Небось, не полезнее коня, тож не последняя животина в сече-то...

Суетились десятники, расставляя людинов по десяткам. Десятки сбивались в сотни под предводительством сотников. Из сотен лепились тысячи.

— Говорят, боевому строю будем учиться.

— Это как?

— А чтобы с боков и со спины тебя товарищи прикрывали.

— А палки с тряпками на что? Ишь над башками колышутся.

— Так ты слухал или где? Сказали же, чтоб каждый свой стяг запомнил и в бою возле него держался.

— На кой?

— Хрен его знает, набольшим виднее.

Кудряш — в дружине обычный кметь, а в ополчении сотник — зябко поеживаясь, прохаживался перед своими.

— Значит, так, — глаголил он, — когда Радож на нас попрет, не тушуйтесь, действуйте заодно. Те, что копьями вооружены, вперед выдвигайтесь и в живот нападников пихайте.

— С дрынами мы.

— С дрынами, с дрынами, — раздраженно поправился Кудряш, — вот дрынами и отпихивайтесь. Только не сразу их выставляйте, а погодите, пока недруги разгонятся.

— Это как?

— А так! Вы копья, ну, дрыны ваши, на снежок положьте, а как супротивники разбегутся хорошенько, так что им уж не остановиться — задние-то напирают, — вы дрыны подберите и им в животы и нацеливайте.

— Хитро.

— Так, небось, и супротив конников можно.

— Только дрыны нужны подлиннее.

— Точно, — сказал Кудряш, — для того и выгнали вас на поле, чтобы учились. Тяжело в учении, легко в бою. Александр Двурогий сказал.

— Хто такой?

— Видно, бык ромейский.

— Точно, у ромеев все не как у людей, им быка по-человечьи назвать не зазорно.

— А после, как радожцев попыряете, сами на них побежите.

— Зачем это?

— Дура, им тоже учиться надобно.

— А...

Между тем Радож наставлял своих так:

— Вы, хлопцы, не бегите вслепую, поглядывайте. Копейщики пущай в хвосте тащатся, от них на скаку толку, как псу от блохи.

— Так псу же одна морока?!

— Вот и от копейщиков так.

— Не скажи, дядя, — заявил Судислав, выбившийся в десятники, — ежели их рядком выстроить да так вот на ворога и натравить, большая польза случиться может. А бежать им и вовсе ни к чему, пусть себе шагают неспешно.

— У ворога-то, небось, лучники не дураки, — хмыкнул Радож, — пока твои копейщики до ворогов доберутся, из луков их и положат.

— А ежели впереди щитоносцев пустить? — не унимался Судислав. — А они из-за щитоносцев копьями пырять будут? А то можно из соломы для копейщиков защиту соорудить.

— Экий ты... — Радож с уважением взглянул на Судислава. — Соображаешь.

И всякий сотник говорил, что должна делать его сотня. Объяснял, втолковывал, порой спорил с людинами до хрипоты, до драки. Умолял, угрожал, сулил поощрения — вдалбливал военную науку, как мог. Людины мало-помалу начинали понимать, чего от них хотят. Начинали понимать и то, что это стояние на ветру и морозе для их же пользы затеяно. Чём больше мучить их будут десятники да сотники, тем больше жизней сберегут в сече.

Степан с Алатором и Любомиром наблюдали за учениями с холма, который стоял посреди поля и господствовал над ним. Рядом томились двадцать ординарцев (коней решили не морозить), готовые по первому требованию нестись в потешную сечу с приказом. И еще томился Рабиндранат, по случаю холодов одетый в бараний «тулупчик» слоновьего размера, поверх которого серебрилась кольчуга. На голове элефанта красовалась меховая шапка типа «чепчик» с завязками, ноги обуты в меховые поршни. Не нравилась Рабиндранату снежная круговерть, он то и дело издавал утробные звуки, напоминающие Степану рокот мотора.

— Ну и дурная же силища, — пробормотал Любомир, вглядываясь сквозь пургу в заснеженные фигуры, — небось, тысяч десять, а то и поболе набралось, а кинь на них тысячу конных — от людинов только ошметки полетят.