Читать книгу "Жена нелегала - Андрей Остальский"

Но Джули было не до старушек, она озиралась вокруг, не замечая, вероятно, ни двух рабочих в грязных комбинезонах, лениво копавшихся в открытом люке, ни редких прохожих самого разного возраста, пересекавших двор. Какой-то лохматый, давно не мытый студент, а скорее учащийся ПТУ выкрикивал что есть мочи какую-то Яну. Стоял перед окнами одного из блочных корпусов, задрав голову, и орал: «Яна, Яна! Выйди на минутку! Ну извини за вчерашнее! Ну перебрал! Ну выйди, будь человеком!»

«Почему у нас обязательно должен кто-нибудь кричать на весь двор — что в Москве, что в Киеве? Тоже какая-то этнопсихологическая особенность», — думал Данилин, заметив, что даже Джули вдруг вышла из своего транса и уставилась на предполагаемого пэтэушника. «Что с этим человеком? — озабоченно спросила она Данилина. — У него беда какая-нибудь?» — «В голове у него беда», — хотел сказать Данилин, но воздержался, старался плохо не говорить о соотечественниках. Даже бывших. Объяснил: «Девушку вызывает на свидание». — «Оригинально», — пробормотала Джули. «Кул!» — сказала Шанталь. «Кул» по-русски будет «круто», объяснил Данилин.

Шанталь ужасно понравилось, она принялась повторять на все лады: «Кр-уто, кру-у-то», смешно картавя. И занималась этим до тех пор, пока Джули на нее не зашикала.

Тем временем Лиза подрулила к располагавшемуся посредине двора скверу. Внутри него виднелась детская площадка, а у входа нелепым образом стояла огромная мусорка. Вот около нее Лиза и припарковала свои «Жигули». С другой стороны остановилась «Волга».

— Теперь слушайте меня внимательно, — сказала Лиза. — Машину мне вчера проверили, вроде жучков нет. Поэтому могу говорить откровенно. Мы с Юрой продвинулись в его реабилитации гораздо дальше, чем я вам дала понять вчера. Он даже может уже немного разговаривать, но только по-русски и по-украински. И по-немецки немного. Английский пока почему-то не восстановился. Мы с ним общаемся в основном жестами и азбукой Морзе. Так надежнее. Нам совершенно не нужно, чтобы его бывшие коллеги и начальники знали, что он уже не совсем овощ. Тот мой коллега, который приезжал, он в основном на Юру посмотреть хотел. Проверить его имел задание. Я попросила Юру изобразить идиота. И он это великолепно сделал. Я до сих пор не знаю, был ли это день такой, ведь у Юры бывают иногда плохие дни, срывы, рецидивы. То ли он, умница, сыграл! Все понял и изобразил то, что требовалось, гениально овощное состояние. Даже улыбался криво и глаза не фокусировал. Коллега уехал в Москву очень довольный. Но, кажется, мы переборщили. В Москве решили, что такого Юру тоже никак нельзя показать. И тогда решили изготовить двойника, тем более под рукой был некто на него достаточно похожий. Надеялись заморочить вам голову окончательно. А потом… Я вынуждена была дать согласие на такую комбинацию, потому что иначе нас вынудили бы уехать из Киева. Обещала не вмешиваться. Но в последний момент решила, что вам надо знать правду. Не знаю, чем это еще для нас кончится… Второе, что я хочу сказать. Не делайте ложных выводов, если он вам покажется сейчас почти нормальным. Он по-прежнему очень болен. Во-первых, у него огромные проблемы с глазами. Он очень плохо видит, возможно, вообще полностью потеряет зрение в ближайшее время. Ну и что касается психики… тоже. И никогда, понимаете, никогда не будет полностью нормален. Но в этом и его спасение — вы понимаете, о чем я?

Джули закивала, а Шанталь только широко открыла глаза и стала шептать матери в ухо, наверно, просила объяснить ей, о чем идет речь, но та отмахнулась: потом!

А Лиза открыла окно машины, закурила. И продолжала:

— Понимаете, это все загадка большая, как и при настоящем аутизме. Не поймешь иногда, чего он хочет, а чего нет. Он знает, что вы здесь, кажется, ему приятно вас увидеть. Но не поручусь. Если он вас не узнает или вдруг отвернется равнодушно и пойдет прочь, не обижайтесь. Он непредсказуем. С другой стороны, он может испытать шок, ему может стать плохо. Я бы не пошла на все это, на весь этот безумный риск, но есть шанс, реальный шанс, что как раз шок может ему оказаться полезным…

И запомните! Чем бы встреча ни кончилась, ни о каких его дальнейших поездках за пределы Украины, тем более в Англию, не может быть и речи. Вы его в следующий раз увидите не скоро, а может быть, и никогда не увидите. Вы должны с этим смириться. Если хотите ему добра. Это мое твердое условие. Согласны?

Джули молчала, сидела, опустив глаза. Шанталь смотрела на мать с выражением ужаса на лице. Как можно такие решения принимать, бесстрашная Шанталь еще не знала, в ее опыте такого не было. Все, что ей приходилось пока решать, казалось всегда поправимым, обратимым. Если даже отказываешься, то необязательно навсегда. Не навечно. Завтра позвонишь подруге и помиришься. В будущем году вернешься в эту школу. И если с бойфрендом разругалась, то можно же и снова с ним зафрендиться! Да запросто! В любой момент. Вон он, тут, поблизости, за углом живет, и его мама каждый день навстречу по пути в школу попадается, здоровается вежливо. Это потом может выясниться, что временное — навсегда. Но в момент принятия решения такой обреченности нет.

Но и тут, тут тоже была зацепка! Было же сказано: может быть! Может быть, «никогда». А может быть, и «когда»! Через несколько лет, было сказано, все может быть. Пусть очень не скоро, пусть через долгие-долгие годы. В конце этого бесконечного пути, потом, когда-нибудь, пусть очень далеко, где-то на выезде из этого бесконечного тоннеля мерцает неверный свет. Но это свет!

И там, за этим световым барьером, возможно, все еще будет, как в сказке — заживет, залечится, перемелется… И как там еще? Будут жить они долго и горя не знать, и добра наживать. И умрут в один день… Какие великие слова: «может быть»!

Но ведь сказано: «может быть, никогда». А что, если имеется в виду: никогда, если только не чудо. Надейтесь на чудо, молите о нем Бога, и вот это дарю вам до конца дней ваших. Что, если так? А что, если даже и не в утешение, а совсем даже для обмана, для заманивания в ловушку, для насаживания на крючок. Отдай все права на него, отрекись, отвернись и не оборачивайся, и мы за это даем тебе: «может быть, когда-нибудь». А может быть, и никогда. Если не чудо, конечно.

— Ну, что вы молчите, — сердилась Лиза. — У нас нет времени, совершенно нет! Решайтесь скорее. Обещаете или нет?

— Обещать что конкретно? — спросила Джули, по-прежнему не глядя на Лизу.

— Убраться завтра же отсюда в Англию свою и не показываться, и не трогать его, не писать, не звонить, по крайней мере. Иначе вы его погубите, вы понимаете? Говорите скорей, да или нет? Последние минуты истекают, когда вам можно еще с ним повидаться. Я и так пошла на огромный риск, и так все может очень плохо повернуться… Да или нет?

Джули подняла глаза на Данилина. Прошептала:

— Что бы вы сделали на моем месте?

В глазах этих была мука, боль, страх — Данилин не мог в них смотреть. И посоветовать ничего не мог. Кроме циничного совета из мира, по правилам которого он уже почти привык с отвращением жить. Обманите! Вполне возможно, вас намереваются обмануть, так вы нанесите упреждающий удар, обманите первой! Скажите: да! А в кармане зажмите фигу! Как там принято было в детстве: перекрестите пальцы за спиной и врите в глаза!