Читать книгу "Несбывшаяся весна - Елена Арсеньева"

Ну да, ему было смешно. Дядя Гриша когда-то рассказывал:«Милкой-Любкой ее звали. Бежит, бывало, в беленьком платочке – ну чистоясочка-голубка, глазки потуплены, воды не замутит, девица-красавица,душенька-подруженька. А завсегдатаи «Магнолии» про нее такое рассказывали…Потом сошлась с Мурзиком. Потом за Шурку Русанова замуж вышла. За-га-доч-наядевка!» И вот Полякову вообразилась сцена: к «загадочной» Милке-Любке, котораякогда-то визжала во дворе старого энского острога: «Сыскные! Собаки! Бей их!» –и натравливала толпу на Смольникова и Охтина, – к Милке-Любке приходит сын«сыскной собаки» Смольникова и сообщает, где находится и как себя чувствует еезоловка, заключенная Александра Аксакова…

«Мы для жизни – карты. Картишки! – говорил дядя Гриша. – Онанас тасует. Она нами играет! Она нас сдает, берет, прикупает, разбрасывает – иснова собирает в одну колоду».

Ка́к собрала их всех картежница-жизнь, ка́кстасовала, ка́к сдала! Ну разве это в самом деле не смешно?!

– Смешно, – повторил Поляков, слабо улыбаясь. И в то жемгновение голова его качнулась от пощечины.

– Вам смешно? – снова вскрикнула Ольга, отпрянула было,словно набираясь храбрости, но тотчас опять подалась вперед и ударила по другойщеке – другой рукой.

Поляков отшатнулся.

– Вам смешно? – выдохнула Ольга, и тут же глаза ее сталиогромными, а рот испуганно округлился: – Ой! Вам больно?!

Что-то мокрое, соленое скользнуло по его губам… Кровь?Чертова девка до крови разбила ему нос!

По глазам Ольги было видно, что приступ ярости прошел, чтоона в ужасе – в таком ужасе, что вот-вот упадет в обморок.

Поляков шагнул вперед и подхватил ее под руку:

– Успокойтесь. Слышите? Успокойтесь!

– Что я наделала… – бормотала Ольга. – Что я наделала! Изви…

Ему не хотелось, чтобы она извинялась. Ему было невыносимовидеть ее страх. Ему было невыносимо осознавать, что она снова его боится!

– Замолчите сию минуту, – с силой тряхнул ее Поляков. – Всё,забыли. Понятно? Забыли. Ничего не произошло. Сейчас вы пойдете домой, азавтра…

– Завтра? – повторила Ольга, отскакивая. – Ни завтра, нипослезавтра, никогда в жизни! Никогда не приду! Не ждите! Сексотом вашим стать?Нет! Ни за что не буду!

– Да вы что? – Поляков чуть голоса не лишился. – Вы меня нетак поняли…

Она только глазами темно блеснула, отворачиваясь и исчезая вглубине подворотни.

Поляков шагнул было вслед, но споткнулся. Посмотрел вниз…

– Черт возьми! – воскликнул почти в отчаянии. – Да чтопроисходит?! Вы забыли свой портфель!

Простучали каблуки – Ольга вернулась, чуть не налетела нанего, схватила портфель с земли, гибко выпрямилась и снова исчезла. Хлопнуладверь – значит, она вбежала в дом.

Поляков в ярости пнул сугроб. Там что-то лежало, комочеккакой-то.

Он поднял его и сразу понял: рукавичка. Самая обыкновеннаярукавичка из самой простой, грубоватой шерсти, с вышитым на ней красным несовсем уклюжим цветочком.

Все-таки Ольга умудрилась ее потерять.

«Это какая-то сказка про белого бычка! – подумал Поляковсердито. – И что мне теперь делать? Идти возвращать ей рукавичку? Ага, я стучув дверь – а ее открывает Милка-Любка!»

– Смешно, – пробормотал он, стискивая рукавичку в кулаке. –Смеш…

И не договорил. Над ухом грохнуло. Что-то обожгло левоеплечо, да так сильно, что Полякова шатнуло к стене. Он ударился головой окирпичную настывшую кладку, но боли не почувствовал. Другая боль, разрывающаялегкие, затмевала все.

Ноги стали ватными, бессильными. Он цеплялся за стену,пытаясь удержаться, но не мог. Пальцы бессильно скребли кирпич. Рукавичка Ольгивыпала и свалилась на снег.

Поляков не видел, как чья-то рука схватила ее, стиснула вкулаке. Он не почувствовал, как у него вырвали из кобуры пистолет. Он не слышалзвука удаляющихся шагов. Лежал лицом в сугробе.

«Сначала Лиза… теперь я… подворотня… та же самая…»

Дышать снегом, который лез в нос и рот, было невозможно, ион перестал дышать.

* * *

Нижний жилец вышел покурить в ту самую минуту, когда Ольгаворвалась как сумасшедшая в подъезд.

Фамилия жильца была Шумилов. Его, героического участникареволюции, тяжело раненного белыми контриками, подселили со всем семейством квдове статского советника Куваева. Было это еще году в 18-м, в период первыхуплотнений буржуев. Шумиловы заняли четыре комнаты из пяти, уплотнив статскуюсоветницу до предела. Семейство было большущее, но не вредное. Фамилию своюоно, конечно, оправдывало как нельзя лучше, но зла старой мадам Куваевой нежелало. Шумилов давал ей жмыха и селедки из своего пайка. Его жена держалаквартиру в чистоте. Дети сразу стали звать статскую советницу бабушкой. Однакоуживаться «с хамами» мадам Куваева нипочем не желала. Все попытки Шумиловых снею подружиться доводили статскую советницу до сердечных припадков, которыеочень скоро свели ее в могилу. А Шумиловы с тех пор так и проживали в квартиреномер один в доме номер два по улице Варвар… ах нет, извините, не Варварской, аимени Веры Фигнер. Дочери участника революции выросли и разъехались по разнымкомсомольским стройкам, кто на Дальний Восток, кто на Урал, сыновья в 41-м ушлина фронт, и старшие Шумиловы ужасно застариковали. Больше шуму от них никакогоне исходило, с верхними жильцами, особенно с тетей Любой, бывшей, как известно,отнюдь не дворянского происхождения, они всегда жили душа в душу, а Ольгувообще считали героиней – особенно после ее возвращения из плавания на пароходе«Александр Бородин». Каждый раз, когда в госпиталь на улицу Гоголя приходилновый транспорт с ранеными, старики Шумиловы являлись к Ольге и просили ее проверитьновеньких – нет ли там Левки или Глебки. Лев и Глеб были ихдвадцатичетырехлетние сыновья-близнецы, воевавшие один на Балтике, другой наЧерном море. На счастье, пули фашистские их пока миновали, и Ольга судовольствием докладывала Шумиловым, что Левка и Глебка в госпиталь непоступили, а все так же доблестно сражаются на Северном и Южном фронтах. Затакие известия Шумиловы ее просто обожали и называли дорогой деточкой и милойдевочкой.

Вот и сейчас Шумилов радостно воскликнул, увидав ее в скупомлуче света, падавшем из его приоткрытой двери:

– Олечка, дорогая деточка! Добрый вечер. Что так поздно? Сдежурства возвращаешься?