Читать книгу "Ветер перемен - Андрей Колганов"

– Пустяки? – Что-то меня берут сомнения. – А не заклюют?

– Куда им! Наши ребята в ЦК РКСМ, даже если они со мной и не согласны, в обиду меня не дадут. А если кто попытается привлечь к вопросу об оценках в школе более высокие инстанции, сам поставит себя в смешное положение перед ними. Меня другое беспокоит. Все партконференция из головы не идет…

Лазарь имел гостевой билет на XIV партконференцию и, конечно, лучше меня был осведомлен о том, что там делалось. Но что же его обеспокоило?

– Явно между нашими вождями в Политбюро черная кошка пробежала. Кажется, только-только утихомирили страсти вокруг Троцкого и «письма сорока шести», как новая напасть. Товарищ Зиновьев волком смотрит на товарища Сталина, а товарищ Сталин по-тигриному зыркает на Зиновьева. О, на словах они очень вежливы и обходительны, но даже и в речах нет-нет да и проскочит нечто эдакое… – Комсомольский вожак сделал неопределенный жест кистью руки.

– Что, они решили наконец выяснить, кто из них главнее и кто по праву должен носить мантию самого верного ленинца? – рублю напрямик, без дипломатии.

– Нет… – задумчиво проговорил Шацкин, – нет… Думаю, еще не решили. Но они очень быстро идут к такому решению.

– Значит, будет драка. – Вывод напрашивается сам. – На съезде или еще до съезда?

– Это очевидно! – восклицает мой собеседник. – Чтобы драться на съезде, надо укрепить свои позиции до него. И Зиновьев, кажется, уже начал. В Ленинграде на партийных собраниях по итогам партконференции произносят речи, где ЦК порицают за примиренческое отношение к децистам и «рабочей оппозиции», намекают на «национальную ограниченность», содержащуюся в тезисе о возможности построения социализма в СССР своими силами, говорят о недооценке кулацкой опасности и кивают на то, что бухаринский лозунг «Обогащайтесь!», обращенный ко всем слоям деревни, – это и есть линия нынешнего партийного руководства.

Да-а, каша заваривается горяченькая. Если сопоставить слова Шацкина с тем, что я узнал от Рязанова и вынес из нескольких вскользь брошенных фраз Манцева, то Зиновьев действует одновременно и решительнее, и менее самонадеянно, нежели в известной мне истории. Он начал пропагандистскую кампанию сразу после партконференции и не ограничивается Ленинградом. Именно об этом говорят слухи насчет резко обострившихся конфликтов в Оргбюро и Секретариате ЦК, где Зиновьев через верных ему людей – Евдокимова, Крупскую, Николаеву – пытается проталкивать своих сторонников в руководство местных парторганизаций. Впрочем, Сталин отвечает ему тем же, и перетягивание каната идет с переменным успехом. Похоже, не все члены Секретариата и Оргбюро до конца определились, на кого ставить.

– А какова была позиция делегатов конференции? – интересуюсь у комсомольского вожака. Ведь эту позицию во многом можно спроецировать и на предстоящий XIV съезд.

– Очень многие плывут по течению, – с досадой бросает Лазарь. – Закрыв глаза, идут за большинством или голосуют, как секретарь губернской парторганизации скажет. Хотя там и неплохие, искренние ребята есть. Вообще на местах все же поменьше развелось того бюрократического угодничества, которое процветает в Москве и Ленинграде. – Он ненадолго замолчал, потом продолжил: – Я заходил к нашим товарищам с Украины, они вместе со всеми делегатами разместились в Каретном Ряду, в Третьем Доме Советов, это где раньше Московская духовная семинария была. Вот там никакого следа начальственного чванства не было и в помине. Все вместе спали вповалку, на одних нарах. Помню, некоторые делегаты вовсю упражнялись в шутках над секретарем Киевского губкома Постышевым, который там спал вместе с остальными, а рядом – его жена. Правда, я таких скабрезных шуточек не понимаю. Вроде все давно уже взрослые…

– Но все же как настроение у делегатов? – прерываю его воспоминания.

– Разные настроения, – посерьезнел Шацкин. – Проблем-то у нас хватает. Экономика на подъеме, но ни товарного голода мы до конца не преодолели, ни безработицы. Цены стоят выше довоенных, а производительность – ниже. Среди безработных недавно чуть волнения не вспыхнули.

– Не слышал, – замечаю с некоторым недоумением.

– Да это прямо тут, в Москве, на Замоскворецкой бирже труда, – пояснил мне Лазарь. – Там в основном чернорабочие и строители. Бузу подняли по поводу малой оплаты общественных работ и высоких норм, многие от такой работы отказывались. Хотя их понять можно – вон женщины, которых поставили на выкорчевку пней, всего по двадцать копеек в день вырабатывали. Так там потребовали созвать общее собрание безработных и учредить от него контроль над деятельностью биржи. И понятное дело, под этот шумок кое-кто пытался вести агитацию против Советский власти, да и антисемитской болтовни хватало…

Тут в нашу беседу влезла моя жена.

– В такой обстановке всякие там децисты и «рабочая оппозиция» чувствуют себя как рыба в воде, – подхватила она последние слова Шацкина, – и находят себе немало благодарных слушателей. Даже анархисты зашевелились. – Лида покачала головой. – Среди наших студентов пытались агитировать, на заводах воду мутили, а на Первое мая вообще листовки расклеивали и разбрасывали с призывом объединяться для борьбы с большевиками!

– Пока мы не вырвемся из сегодняшних трудностей, недовольных будет предостаточно и желающих воду мутить тоже найдется немало. Тут не воздевать очи горе нужно, а тащить наше дело вперед, несмотря ни на что.

– Да знаю я! – досадливо машет рукой комсомольский вожак. – Только у многих эти трудности вызывают желание шашку наголо – и на прорыв, не считаясь ни с чем. Нахрапом хотят из нынешних затруднений выскочить.

– И много таких?

– Хватает. И мнится мне, товарищ Зиновьев как раз публику такого сорта и рассчитывает за собой повести. Но если так, не того они себе вождя выбрали, не того. Зиновьев о трудности лоб расшибет и сбежит, а эти недоумки останутся у разбитого корыта, – рубанул Щацкин не стесняясь.

– Нам только очередной партийной бузы не хватает! – восклицаю в сердцах. – Как бы ее плоды слишком горькими не оказались.

– Вот и я том же, – невесело бросил Шацкин, и на сем мы прекратили политические дебаты, перейдя к чаепитию.

Глава 23

Зиновьев, грузинский чай, старатели, сухой закон…

Май принес с собой множество новостей. С тринадцатого по двадцатое число в Большом театре прошел III Всесоюзный съезд Советов, на котором были приняты вполне предсказуемые решения, предопределенные апрельским Пленумом ЦК РКП(б). Ведь на нем задачей партии был провозглашен «подъем и восстановление всей массы крестьянских хозяйств на основе дальнейшего развертывания товарного оборота страны». Теперь же было законодательно закреплено разрешение наемного труда на селе, разрешение аренды земли, объявлено о политике снижения цен на сельхозмашины и о расширении кредита для крестьянских хозяйств. Понятно, что последние два пункта практически касались в основном крепких, зажиточных крестьян.

Кивая именно на эти решения, Зиновьев и его приверженцы пустили шепоток о «недооценке кулацкой опасности».