Читать книгу "Мы - истребители - Владимир Поселягин"

После горячего душа я в банном халате устроился за столом и занялся просмотром почты. В основном это были восторженные девичьи письма, много писем от детей, от фронтовиков. Один обижался, что я не пою про них, про простую пехоту. Под его просьбой написать песню про обычных трудяг войны подписалась вся рота. Глядя на разные закорючки, я думал, что у каждого бойца своя судьба, свое предназначение. Кто-то погибнет, а кто-то водрузит Красное знамя над Рейхстагом. Писали школьники, комсомольцы. Было и от моей пионерской дружины. Я с ними и так связь не терял, отвечал на все, что приходило. Получил от них даже подарок к 23 февраля. Перчатки.

— Сева, тебя к телефону. Игорь звонит, — отвлекла меня Глафира Ивановна.

— Ох, заработался, — устало улыбнулся ей, вставая из-за стола.

— Может, кровать расстелить?

— Попозже маленько, — ответил я и взял лежавшую на тумбочке трубку телефона.

— Игорь, привет!

Быков сам попросил называть его по имени, несмотря на пятнадцатилетнюю разницу в возрасте.

— А пропажа объявилась наконец. Ты что обещал, помнишь?

— Конечно. Завтра с утра у вас как штык. Кстати, сколько мелодий по нотам выучили?

— Восемь, было время для тренировок. Не забывай, у нас всего пятнадцать дней для шлифовки и записи, так что будем работать по полной.

— Верю. Значит, до завтра?

— Да. Ждем в восемь утра, готовься, работать будем до позднего вечера.

— Кто бы сомневался. Я не против, ты же знаешь.

— Знаю. Ну все, пока. Завтра мы тебя ждем.

— Ладно, до завтра.

— Пока.

Повесив трубку, я ошарашенно покачал головой:

— Это же восемь мелодий заучили! Ну парни! Ну молодцы! — заглянув на кухню, где кашеварила Глафира Ивановна, попросил разбудить завтра в семь утра и отправился спать.

Так начались мои трудовые будни на музыкальном поприще. На все про все ушло у нас одиннадцать дней, а не пятнадцать, как предвещал Игорь. Семь из записанных песен уже крутились по радио, одну я попридержал. Завтра у меня выступление, там я ее и запущу в эфир. Договоренность с редактором уже есть, песня привела его в восторг. Кроме того, четыре из восьми я спел ещё и на французском — слова вполне подходили. А у остальных нет — французы однозначно не поймут, менталитет не тот.

До конца отпуска оставалось восемь дней, так что время для отдыха было. Нужно было ещё съездить за Морозовыми — обещал им прогулки по Москве. Тем более разрешение на выезд и на пребывание в городе я им уже выбил, так что дело осталось за малым — привезти их сюда.

За все время распевок пару раз удавалось выкроить время для поездок к парням и в посёлок. С первыми выпил за разгром немцев на Керченском полуострове. Об этом уже объявили по радио. Жаль, Манштейн успел удрать, но почти все его войска оказались или в окружении, или уже были перебиты. Сейчас там как раз добивали последние очаги сопротивления.

Со вторыми старался сойтись поближе — все-таки не чужие люди. Чем больше я был у них, тем больше мне хотелось остаться. Не знаю, может быть, в этом виновата просьба Семеныча позаботиться о семье, а может, васильковые глаза Анны, которая всякий раз так печально провожала меня. А Федора я больше не встречал, странно. Поинтересовался у Семена Алексеевича, оказалось, лейтенанта отправили на другое место службы, куда-то на фронт. И вообще, мне эти люди нравились. Непоседливый маленький Олег, любивший устраиваться у меня на коленях, взрослеющая Нина, степенно встречающая меня каждый раз у дверей, и прекрасная Анна.

Темы обо мне больше в присутствии Анны не затрагивали. Видимо, мой портрет действительно висел у нее над кроватью. Теперь можно было понять такую ее осведомленность о моих приключениях. Видимо, отец в письмах рассказывал. Было, конечно, и кое-что по радио, но не так много.

Утром меня ждал сюрприз. Когда завтракал, изредка поглядывая на время, капитан-курьер привёз плотный пакет, а в нем приглашение на награждение в Кремль. Причем самое удивительное — на завтра. Обычно извещали заранее, за пару недель минимум, но тут почти в последний момент. Странно. Расписавшись о получении приглашения, отпустил посыльного и вернулся на кухню. Сегодня у меня выступление, завтра награждение в Кремле, что же ждет послезавтра?

— М-да, тяжелые дни будут, — констатировал я. После чего, вздохнув, пошел в спальню — проверить парадный китель, висевший в шкафу.

Поправив ушанку, чтобы была чуть набекрень, по последнему писку армейской моды, вышел в подъезд и, закрыв квартиру, продолжая насвистывать, стал спускаться вниз по лестнице, проигнорировав лифт.

Пройдя мимо своего «опеля», я подошел к черной «эмке», присланной из политуправления.

— Сейчас куда? Сразу на радио? — поинтересовался у водителя, садясь на заднее сиденье.

— Да, товарищ майор. Там вас ждут, батальонный комиссар Жванецкий ждет.

— Понятно.

Со времени моего первого приезда все заметно изменилось. Стекла были вставлены на свои места, в коридорах стало меньше народу, а вот главред оказался все тот же.

— Здравствуйте, Павел Анатольевич.

— Здравствуй, не забыл, значит? — ответил он, пожимая руку.

— Первое выступление, как тут забудешь? Выступление через полчаса?

— Да. Ты готов?

— Конечно. Текст выступления написал, цензура с мелкими поправками одобрила, так что можно пообщаться.

— Хорошо. Давай сейчас к Жванецкому, потом в студию. Мы пока готовимся.

— Лады.

— Вячеслав, я, конечно, все понимаю, но говорить такое в эфире?!

Комиссар Жванецкий из отдела пропаганды и агитации ЦК партии мало походил на своего современного прототипа. Высокий худощавый мужчина с рыжеватыми волосами и такими же усами.

— Сами просили заранее прислать свою речь и какие песни буду исполнять? Прислал, не нравится.

— Да нет, все, что ты написал и будешь исполнять про нас — это все нормально, одобрено наверху. Но они попросили вежливо попридержать коней. Информация, конечно, интересная, но англичане сейчас наши союзники.

Я пожал плечами. Про англичан написал, просто чтобы они получили информацию, а то, что ее в эфир не допустят, прекрасно знал и сам.

— Таких союзников при рождении в мешке топить надо.

— Возможно, это и так, но сейчас пока рано об этом говорить. Кстати, откуда про англичан такая информация? Да еще подробная?

Вопрос был явно не Жванецкого, тут торчали уши Никифорова.

— Люди говорят, а я умею слушать.

— Не хочешь говорить?

— Нет.

— Ладно. В общем, программа выступления одобрена, так что можешь идти в студию, только я тебя прошу, ПРО АНГЛИЧАН МОЛЧИ.