Читать книгу "Наши нравы - Константин Михайлович Станюкович"

еще более. Никольский хотел было поправиться, и сам сконфузился при виде этого смущенного и страдальческого выражения.

Так они не сказали ни слова в тот раз, и, когда Евдокия вышла из комнаты, Петр Николаевич задумчиво посмотрел ей вслед и пожалел ее.

«Верно, благовоспитанный супруг не дал ей счастия!» — подумал Никольский и скоро узнал, что Борис Сергеевич женился на приданом. Ему об этом намекнула вскоре сама Леонтьева, любившая почему-то Петра Николаевича и приглашавшая его нередко после урока выпить с ней чашку чаю.

— Так чего же вы отдавали дочь замуж-то?

— Мы, Петр Николаевич, не неволили. Сама хотела.

— Сама?

— Сама, сама, голубушка… Она ведь у нас, — вы-то и не знаете ее, — какая-то как будто порченая! — рассказывала больная женщина, довольная, что может перед кем-нибудь излить свое горе…

— Как порченая?

— А так, бог уж ее знает… Очень уж близко к сердцу все принимает Дуня моя родная… Так и закипятится вся… С малолетства такая росла. И чем старше, тем загадчивей становилась голубушка… Бывало, и к отцу пристает, зачем он делами все занимается. Дела, видите ли, глупенькой не нравятся. Правды какой-то она все искала… Люди, говорит, не так должны жить…

— Правды? — с любопытством спрашивал Никольский.

— Да! Подите ж! — усмехнулась сквозь слезы мать. — Правды! а какой такой правды? и сама не могла объяснить. Так, мечтания какие-то лезли в голову… Отец, глядя на нее, жалел дочь и сокрушался… Думал, выйдет замуж и пройдут ее мечтания, да только какое? Не на радость-то она замуж вышла…

— Она по любви вышла за Кривского?

— То-то не любила, кажется, а тоже свободы какой-то искала. «Я, говорит, замужем начну по-своему жить, только бы муж добрый я честный человек был, не мешал бы мне». А она его считала очень хорошим человеком, ну и с весом… По ее мыслям выходило так, будто они вдвоем-то с мужем и бог весть чего не наделают, а вышло совсем не то… Уж я говорила ей, что не на ней он-то женится, а на приданом, так она, что бы вы думали? — вскипела вся и говорит: «Разве, говорит, люди все, маменька, негодяи и подлецы?» Что с ней было делать, а вот теперь и мается… Любви нет, ладу нет.

Дивился Петр Николаевич, слушая жалобы матери, и сам не замечал, с каким любопытством и злобой слушал рассказы о молодой женщине.

Встречаясь с Евдокией, он как-то особенно почтительно стал ей кланяться. Евдокия нередко заходила к матери именно в то время, когда Никольский после урока шел наверх пить чай.

Но более дружеское сближение их началось с того дня, когда судили Трамбецкого.

Во время перерыва заседания Евдокия подошла к Никольскому. Она была, видимо, возбуждена.

— Как вы хорошо говорили… Я с самого начала думала, что Трамбецкий не виноват, а как выслушала вас, то вполне убедилась, что он прав… Ведь его оправдают?

— Ему уж все равно. Вы разве не видите, что перед вами живой мертвец. Это бедный неудачник… вся жизнь его была рядом неудач.

И Никольский рассказал в коротких словах о Трамбецком.

Евдокия слушала с напряженным вниманием и, когда Никольский кончил, конфузясь, сказала:

— Послушайте, Петр Николаевич, не могу ли я что-нибудь сделать для Трамбецкого?..

Она ждала нетерпеливо ответа и когда Петр Николаевич оказал, что может, то радость засветилась в ее кротких глазах. Тут же было решено, что Трамбецкий поедет в имение Евдокии управляющим.

— Благодарю вас, Петр Николаевич!.. — вся краснея от внутреннего волнения, проговорила молодая женщина. — Вам я обязана, что хоть одному больному человеку могу дать пристанище. Если бы вы знали, как хотелось бы мне быть полезной… Но только я не знаю, как приносить пользу… что делать… Научите хоть вы меня…

Никольский с особенной любовью взглянул на это кроткое создание и, ласково улыбаясь, проговорил:

— Сердце само вас научит.

— Что сердце?.. Мало ли что хочет сердце, но с одним сердцем ничего не сделаешь…

На этом и оборвался разговор, но с этих пор между молодыми людьми мало-помалу началось сближение. Никольский встречался с Евдокией у Леонтьева, и когда Евдокия не бывала день-другой, ему как будто чего-то недоставало. Он с изумлением стал замечать, что эта молодая женщина начинает его интересовать гораздо более, чем простая знакомая. Сперва он уверял себя, что видится с ней просто ради изучения этой оригинальной натуры, и если не встречал Евдокию у Леонтьевых, то шел вечером к одной общей их знакомой и просиживал целый вечер с Кривской. И она радовалась, когда он приходил, весело встречала его, рассказывала ему свои заветные мечты и просила его советов и помощи.

О чем только они не говорили! Они обо всем говорили, исключая любви. Этот вопрос они оба как-то осторожно обходили постоянно. Никольский даже посмеивался над любовью, если заходил об этом разговор. По его мнению, любовь была излишней роскошью для таких людей, как он. Петр Николаевич как будто нарочно высказывал иногда перед Евдокией оригинальную теорию любви, причем предъявлял такие требования к женщине, которую бы он мог полюбить, что Евдокия, слушая его, была вполне уверена, что Никольский, кроме участия, не чувствует к ней ничего, а Никольский, в свою очередь, был уверен, что молодая женщина так ласкова с ним только потому, что доброе ее сердце ищет исхода из той тьмы, которая ее окружала.

«Я для нее просто новая книга, которую она жадно читает!» — размышлял нередко Никольский, провожая Евдокию домой от Леонтьевых или от кого-нибудь из их общих знакомых.

И они чаще и чаще виделись друг с другом, обманывая себя самым добросовестным образом и не замечая, как дружба начинала сменяться любовью… Начинавшееся чувство оказывалось в мелочах: в заботливости, с которой Никольский взглядывал в лицо Евдокии и опрашивал о ее здоровье, в предупредительности, с которой он советовал ей беречь себя, когда она распахивалась на улице, в напускном равнодушии, с каким он говорил ей при встречах о нечаянности этих частых встреч, словно бы боясь, чтобы она не подумала, что он ищет этих встреч…

И она верила, верила этим словам и чаще, и чаще сравнивала Никольского с мужем и… и с каждым днем сильнее чувствовала, что с ним она не может жить… Ей хотелось примирения с возмущенной совестью, а разве его превосходительство, Борис Сергеевич, мог примирить ее?.. Ей хотелось подвига, креста, а разве он возложит на нее тот крест, который ей хотелось?!

Вот человек, который поможет ей! — думала она не раз о Никольском и гнала прочь невольно закрадывавшееся в сердце искушение.

Никольский