Читать книгу "Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917 - Владимир Иосифович Гурко"

по службе. К несчастью, я не мог предложить определенного мнения относительно большинства из этих лиц, так как еще не познакомился с ними лично, а потому не имел возможности ни защитить, ни согласиться с их удалением. Тем не менее я постарался сохранить на своих местах тех офицеров, чья военная репутация была мне хорошо известна. Однако мои требования были удовлетворены только в малой степени ввиду того, что большинство лиц из министерского списка уже получили высокие назначения на другие фронты, которые Гучков посетил до приезда в Минск. Помимо желания я был вынужден руководствоваться мнениями Гучкова и начальника штаба фронта генерала Квецинского[181], который только что получил под командование одну из армий.

В одной из трех находившихся на моем фронте армий мне самому пришлось сместить командующего, а двое других были заменены по приказу Временного правительства. Насколько слепо верил Гучков всему, что говорилось вокруг него, можно судить по следующему случаю. Ввиду того что генерал Квецинский был назначен на более высокую должность, я решил заменить его генерал-майором Алексеевым, хорошо известным мне в качестве начальника штаба Особой армии. Несмотря на наши добрые отношения, Гучков категорически отказался утвердить это назначение. Следует признать, что он был отчасти прав, поскольку в начале войны генерал-майор Алексеев, находясь только в чине полковника, командовал полком, и предлагаемое мной назначение стало бы для него очень большим прыжком вверх по служебной лестнице. Но главная причина отказа заключалась не в этом. Дело было в том, что Алексеев считался лицом непригодным. Несомненно, что я, провоевавший вместе с ним два года, мог быть в данном вопросе лучшим судьей. Те, кто оказал мне доверие, назначив главнокомандующим армиями фронта, обязаны были больше считаться с моим мнением при выборе ближайшего помощника, причем прежде всего потому, что репутацию, которая позволила мне продвинуться на этот высокий пост, я приобрел в то время, когда моей правой рукой был именно Алексеев. Формально я мог бы настаивать на его назначении, но понадеялся, что со временем дело уладится само собой, а пока предложил Алексееву пост генерал-квартирмейстера, так как Квецинский забрал с собой человека, который занимал в штабе фронта эту должность, чтобы назначить его начальником штаба своей армии. Я надеялся сделать начальником штаба Алексеева позднее, когда предложенный мне кандидат получит более высокое назначение. По правде говоря, генерал-майор Алексеев практически постоянно исполнял обязанности начальника штаба фронта вплоть до конца августа месяца, то есть почти еще два месяца после того, как я оставил пост главнокомандующего.

Во время остановки Гучкова в Минске прошло собрание рабочих и солдатских комитетов города и окрестностей, на котором присутствовали делегаты от воинских частей, хотя постоянное представительство войск еще не было налажено. До этого момента мне не приходилось бывать на таких мероприятиях. Гучков захотел посетить одно из них и несколько удивился, когда узнал от меня, что я намерен воспользоваться его присутствием, чтобы отправиться вместе с ним. Вечером, закончив дела, Гучков и я выехали в театр, в котором проходил митинг, и прошли прямо на сцену, где за большим столом сидели члены Совета с председателем Познером во главе. При нашем появлении все встали с мест и встретили нас аплодисментами. После короткого приветственного слова председательствующего на митинге к собравшимся с патриотической речью обратился Гучков. После него настал мой черед. Это был первый случай, когда мне пришлось говорить перед таким значительным скоплением народа. Я выступал тогда в первый, но отнюдь не последний раз, поскольку через некоторое время здесь разразилась настоящая эпидемия всяческих митингов и собраний, проводившихся под любыми мыслимыми предлогами. Мне приходилось хотя бы по разу появляться на каждом из них и произносить речь. Всевозможные ораторы говорили, как правило, кратко, но некоторые выступления продолжались по крайней мере по полтора часа.

А что это были за собрания! Самым важным считался, конечно, «всефронтовой» съезд с участием представителей всех воинских частей, числом около 1500 человек, среди которых, впрочем, были и рабочие Минска. Затем последовали съезды врачей, сестер милосердия, обществ Красного Креста, учителей начальных школ районов Минска, военного духовенства, польский митинг, съезд белорусов, митинги ветеринаров и аптекарей. В конце концов потребовалось положить конец этому разгулу, поскольку такой народ, как шоферы, госпитальные служители и т. п., также захотели собираться. Я был вынужден объявить, что всякие собрания в городе Минске могут проводиться только с моего разрешения. Не следует забывать, что до этого момента все слои населения стремились воспользоваться правом на собрания, и, только опираясь на собственную власть, я мог надеяться хоть как-то упорядочить деятельность, не подпадавшую под конкретные инструкции Временного правительства.

Речь Гучкова, как и моя собственная, в основном касалась важности продолжения борьбы с врагом всеми имеющимися у нас силами и средствами. Мы указывали, что любые попытки братания с германцами должны быть прекращены. Особо подчеркивалось, что все присутствующие обязаны влиять в этом смысле на те комитеты, членами которых они являются. Все сказанное было встречено собранием не просто с одобрением, но с восторгом, а когда мы уходили, то провожали нас с такой же теплотой, что и при встрече. Имелись все основания надеяться, что такой патриотический энтузиазм, подкрепленный на съезде, может распространиться и в войсках. Казалось, что погибельные революционные идеи отступят; будут предприняты меры для восстановления в частях дисциплины и поддержания власти начальников; армия укрепится, а следовательно, увеличится и ее боеспособность. Таковы были светлые надежды марта месяца. Виделось, что войска, страдающие от революционного брожения, вновь обрели порядок и управляемость. Для их укрепления следовало предпринять рациональные меры, которые исходили бы от центрального правительства. После окончания упомянутого подготовительного собрания на основании правил, которые были на нем выработаны, готовилось проведение общего совещания [всех фронтовых комитетов]. На сей раз у меня не было возможности управлять событиями. Я рассудил, что в случае применения тех же методов, которые дали вполне удовлетворительные результаты в Особой армии, напряжение может оказаться столь велико, что при малейшем лишнем усилии натянутая веревка оборвется. Какой-нибудь единственный [неприятный] инцидент может показать, что за мной нет никакой реальной силы, и тогда мой авторитет, до поры меня не покидавший, начнет быстро уменьшаться, пока не исчезнет вовсе. Доверенное мне дело было слишком важно, чтобы идти на столь значительный риск. Более того, пока шло время, из разных мест и от многих важных военных руководителей поступали успокоительные новости; укреплялись надежды на то, что революционная волна постепенно спадет, а дух армии вернется к нормальному состоянию.

В середине апреля был созван съезд представителей фронтовых частей. В подготовительном комитете образовалось