Читать книгу "Французская революция - Дмитрий Бовыкин"

К 1799 году также стало понятно, что реставрация монархии не сможет стать творением одних только роялистов и сражавшихся с Республикой иностранных армий. А это означало, что Старый порядок безвозвратно ушел в прошлое вместе с теми временами, когда короли Франции десятилетиями укрепляли свою власть. Наставало время поиска компромисса между возможностями монарха навязать свою волю народу и возможностями народа навязать свою волю монарху.

Отказ от Конституции III года Республики

В 1799 году не только роялисты надеялись, что время Директории подходит к концу, и были озабочены разработкой идеального для новой Франции государственного устройства. Не менее активно трудились над этим и те республиканцы, которые пришли к выводу, что от Конституции III года придется отказаться.

Правление одного человека, которое всего несколько лет назад вызывало ужас, поскольку слишком походило на монархию, теперь начинает восприниматься как один из вариантов (и весьма предпочтительный) спасения Республики. В 1795 году законодательная власть, представляющая народ, мыслилась сильной, а исполнительная власть, напоминающая о короле и Робеспьере, напротив, слабой. К 1799 году оптимальным уже виделось обратное: сильная исполнительная власть, которая не только назначает всех должностных лиц, не только контролирует финансы, но и предлагает законы, а еще лучше – контролирует законодателей. В обществе вызревала готовность отказаться от представительной демократии ради силы, которая сумеет обеспечить единство и совладать с борьбой «партий». Среди тех, кто разделял такую точку зрения, были Сийес и поддерживавший его Роже Дюко, часть депутатов (в Совете старейшин больше, чем в Совете пятисот), другие влиятельные политики и некоторые банкиры.

Не заставило себя ждать и идеологическое обоснование грядущих перемен. К примеру, в четвертом номере журнала La Décade philosophique, littéraire et politique, вышедшем 10 брюмера VIII года, была опубликована обширная статья с перечислением недостатков Конституции. Один из них, по мнению автора, заключался в том, что Законодательный корпус имеет возможность парализовать деятельность правительства, просто отказав ему в финансировании, в то время как депутатом, согласно Конституции, можно избрать кого угодно, в том числе и человека, не обладающего никакими знаниями и никаким политическим опытом. Это приводит к тому, что депутаты порой принимают плохие законы и повторяют ошибки своих предшественников. Вместо этого в статье предлагалось доверять руководство страной только профессионалам, которые готовы доказать, что они овладели наукой политики и управления.

Значение этого, как и аналогичных, текстов заключается в том, что акцент переносился с представительства на квалификацию. Важно не то, в какой мере депутат представляет французский народ в политическом плане, а то, насколько он способен принимать хорошие законы. Доводя эти рассуждения до логического конца, можно было сказать, что политическое представительство, попытка воплотить в Законодательном корпусе весь спектр мнений, имеющихся в стране, оборачивается лишь нестабильностью Республики и законодательной чехардой. Идеалом же выступает Республика, управляемая аполитичными профессионалами.

В поисках «шпаги»

После 30 прериаля VII года Сийес стал одним из самых влиятельных политиков Франции, несмотря на то что он быстро лишился поддержки «левых», начавших подозревать его в стремлении покончить с Республикой. К тому же Сийес испытывал сильную личную антипатию к Бернадоту, воплощавшему для него самые неприятные черты своих соратников. «Якобинцы прекрасны, когда нужно вносить разлад и свергать, сегодня же требуется преобразовывать и восстанавливать, – как-то сказал Сийес. – Бернадот же, похоже, не понимает этого и смотрит на нас, на всех остальных, как на шуанов».

Устойчивость политике Директории придавал союз Сийеса с Баррасом: хотя они и не любили друг друга, на том этапе их цели совпадали. Неоякобинцы в равной мере подозревали обоих в недостаточном республиканизме, а Бернадот с Журданом даже обсуждали, не стоит ли их арестовать. В ответ охрана Директоров была усилена. В начавшейся памфлетной войне общественное мнение оказалось не на стороне Директории. Сийеса обвиняли в подготовке государственного переворота, стремлении вернуть Францию к ее былым границам, желании возродить монархию. Единственной его победой стало то, что 28 фрюктидора (14 сентября) ему удалось уговорить коллег отправить Бернадота в отставку.

Ждать было нечего, противостояние должно было так или иначе завершиться. Летом 1799 года Сийес начал поиски генерала, который смог бы обеспечить смену режима. И не только как командующий войсками, но и как человек, символизирующий то едва ли не единственное, чем в 1799 году гордилась вся Франция. Считается, что именно тогда Сийес произнес известные слова: «Мне нужна шпага». Самым подходящим ему казался генерал Бартелеми Катрин Жубер, с которым они уже нашли общий язык 30 прериаля. Он воевал под знаменами Бонапарта в Италии, был известен, однако ему критично не хватало той славы, которой были овеяны его более именитые коллеги. В связи с этим было решено назначить его главнокомандующим Итальянской армией и отправить на театр военных действий. Все эти планы разрушила случайность: в битве при Нови Жубер был смертельно ранен и в тот же день скончался.

Подыскать новую кандидатуру на роль «шпаги» так и не удалось. Искали подход к генералу Журдану, но тот в глазах заговорщиков был все же слишком «левым». Он председательствовал в Клубе Манежа и на одном из политических банкетов произнес тост: «За воскрешение пик! Пусть они в руках народа сокрушат всех ваших врагов!» Будучи депутатом Совета пятисот, Журдан склонялся к увеличению его роли, а не к усилению исполнительной власти. Обращались к генералам Жану-Виктору Моро и Этьену Макдональду. Оба воевали в Италии, однако аббат Сийес, делавший ставку на Жубера, не был готов одобрить эти кандидатуры. Именно в те дни он скажет одному из своих друзей: «Мы проиграли».

Впрочем, и после смерти Жубера Сийес и его доверенные лица постоянно организовывали встречи с теми, кого считали единомышленниками: с генералом Шарлем Леклерком, женатым на сестре Наполеона, Люсьеном и Жозефом Бонапартами. Так, летом 1799 года стали вырисовываться контуры будущей республики – с сильной исполнительной властью, но ничем не напоминающей военную диктатуру. Не хватало лишь подходящей «шпаги» и, если верить Жозефу, Сийес сделал ставку на Наполеона Бонапарта, назвав его «самым гражданским из всех военных». Однако он не сомневался, что его собственные заслуги намного больше. Когда один из друзей Директора как-то сказал, что Бонапарт первым превратил французов в великую нацию, Сийес тут же парировал: «Да, но до него мы в Учредительном собрании создали саму нацию».

Впрочем, Наполеона Бонапарта во главе победоносной армии ждали в столице не раньше следующей весны, и Талейран даже предложил начать переговоры с Великой Портой, чтобы добиться возвращения отправленной в Египетский поход армии.