Читать книгу "История рыцарства. Самые знаменитые битвы - Екатерина Монусова"

Однако, как это уже часто случалось в «схватке гигантов», решающую роль сыграла не сила, а ум. В Мдине стоял и терпеливо не вступал в борьбу небольшой резервный отряд рыцарей, внимательно наблюдавших за разворачивающимися событиями. Увидев, что в бой брошены последние турецкие наличные силы, они провели мгновенный бросок в тыл противника. Рыцари беспрепятственно сожгли и разграбили оставленный вражеский лагерь со всеми его запасами продовольствия, амуниции и вооружения. Это вызвало шок у турецкого генералитета. Между адмиралом Пиали и Мустафа-пашой начались разногласия и споры. Адмирал настаивал на возвращении в Стамбул, пока не начался сезон осенних штормов. Сухопутный главнокомандующий в глубине души тоже сознавал, что победа буквально уплыла из рук, а длительная осада, всегда приводившая его к успеху, продолжаться не может. Еще неизвестно, кто первым ее не выдержит, ведь без продовольствия их шансы уравниваются.

Отказываясь верить в то, что его многотысячную армию отборных янычар сумела остановить горстка госпитальеров, Мустафа-паша затеял очередную отчаянную штурмовую атаку на Биргу. А в гарнизоне защитников дела обстояли тоже нелучшим образом – госпитали переполнены ранеными, еда и питье – на исходе, одежда и обувь изодраны, запасов практически нет. Но Ла Валет чувствовал, что чаша воинской удачи склоняется на их сторону, однако понимал – нужен какой-то шаг, который поднимет измученных людей на «последний, решительный». И тогда он сам встал на стену рядом с рыцарями и ополченцами. Раненный в ногу, он не внял увещеваниям своего оруженосца отправиться в госпиталь. Его ответ тоже стал исторической цитатой. Направив руку в сторону османского флага, великий магистр произнес: «Я никогда не покину моих солдат, пока эти знамена развеваются над Мальтой».

Предчувствие не обмануло Ла Валета. Госпожа-удача продолжала оставаться для них доброй. Вице-король Сицилии дон Гарсиа де Толедо, который благоволил к защитникам Мальты и уже дважды присылал им подкрепление, на этот раз лично возглавил восьмитысячный десант. 6 сентября он высадился на северо-восточном побережье острова. Это стало последним ударом для разрывающихся в сомнениях турецких военачальников. Символом торжества Христовой веры и веры рыцарского духа стал факт, что через два дня, в наступивший праздник Рождества Богородицы, осада Мальты была снята. Такое тяжелое для себя решение Мустафа-паша и адмирал Пиали приняли невзирая на то, что число их воинов все еще более чем вдвое превосходило силы осажденных, даже вместе с прибывшим подкреплением. Но турецкие военачальники все-таки сумели сделать очень важный для себя стратегический ход. Прежде чем повернуть армию к берегам Босфора, они известили султана о своем поражении. Пока остатки турецкого войска добирались до Стамбула, гнев Сулеймана Великолепного слегка поостыл, и головы Мустафа-паши и Пиали остались на плечах.

А над развалинами города Биргу гремел набат колоколов церкви Святого Лаврентия. Победный звон несся и над лежавшими в руинах фортами Сент-Эльмо и Сент-Анджело, над всем спасенным островом. «Я не мог поверить, что звук колокола может быть столь приятен для человеческого уха. Три месяца кряду колокола Мальты звали нас только на бой» – это реальное письменное свидетельство участника легендарной обороны, испанского аркебузира Бальби, вполне достойно завершить рассказ о Великой осаде.

Глава Османской империи Сулейман Великолепный так и не сумел покорить Мальту. Сделать это смог лишь два с лишним века спустя единоверец рыцарей Наполеон Бонапарт, жаждущий завоевать не только маленький остров, но и весь мир. Император не хотел прощать рыцарям, разумеется уже иным, и другому же великому магистру ордена госпитальеров, тот факт, что они не одобрили пришедших с ним революционных перемен во Франции. Они посмели принимать у себя бежавших из страны противников империи и назначать их на высокие посты. Эти госпитальеры готовы отдать остров кому угодно, только не ему, даже воюющим с ним Англии или России. Не бывать тому…

8 июня 1798 года флот Бонапарта показался на мальтийском горизонте. «Мальта никогда не видела такого бесчисленного флота в своих водах, – писал в дневнике Дубле, – море было покрыто на целые мили кораблями всех размеров, чьи мачты напоминали густой лес». День спустя, в четыре часа пополудни, от борта французского флагмана отвалила шлюпка: Бонапарт требовал впустить флот в Большую гавань, чтобы пополнить запасы воды. Собравшийся двумя часами позже орденский капитул дал ответ: в порту Валлетты может единовременно находиться не более четырех иностранных военных кораблей. Бонапарт, прочитав записку фон Гомпеша (великого магистра Мальтийского ордена), нахмурился: «Они отказали нам в воде? Что ж, – мы возьмем ее сами».

Наполеон знал – сделать это не составит большого труда. Ему было доподлинно известно, что остров готовилась оборонять лишь горстка из трехсот рыцарей, большинство из которых не держали в руках оружия много лет. Четверть из них составляли больные и старики. Один из них, восьмидесятилетний бальи де Тинье, когда началась осада, прикажет вынести себя на носилках на крепостную стену: во время битвы офицер должен быть на поле боя. Такого же возраста, если не старше, были и пушки. Канониры, некоторым из которых ни разу в жизни не доводилось стрелять, с ужасом смотрели на отсыревший порох. Несколько французов-рыцарей заявили, что они «отказываются воевать с оружием в руках против своей родины». Да и других ополченцев сама мысль о том, что им предстоит сражаться с прославленной, непобедимой армией, приводила в состояние шока.

Позже Бонапарт напишет в мемуарах: «Мальта не могла бы выдержать суточной бомбардировки; остров, несомненно, обладал громадными физическими средствами к сопротивлению, но был абсолютно лишен моральной силы. Рыцари не сделали ничего постыдного; никто не обязан добиваться невозможного». К закату 10 июня весь остров, за исключением Валлетты, был в руках генералов Бонапарта.

Многие рыцари оказались достойны памяти отцаоснователя ордена. Некто Лорас предпринял отчаянную вылазку против наступавшего неприятеля. Командор Томмази удерживал позиции с почти безоружным отрядом. Отчаянно сражался раненный в руку шевалье О’Хара, ставший русским поверенным в делах на Мальте… Но в Валлетте началась паника. Местные мальтийцы на этот раз никак не могли взять в толк, почему должны умирать, сражаясь против тех, с кем, собственно, никогда и не ссорились. «Из-за каждой двери можно было услышать плач женщин, проклинающих и французов, и великого магистра», – писал очевидец. Звонили колокола. По улицам столицы прошла рыдающая толпа, над которой, покачиваясь, как на волнах, плыла фигура защитника острова – апостола Павла. Уже совсем поздно вечером во Дворце Великих Магистров появилась группа высокопоставленных мальтийских дворян. А незадолго перед этим было получено известие – разъяренный народ, набросившись на четырех рыцарей, предал их мучительной смерти… Бальи требовали немедленно повесить пришедших во дворец делегатов как зачинщиков смуты. Гомпеш ответил: «Вешают грабителей и убийц. Депутатов нации, которая может все потерять и ничего не приобретет в войне, следует выслушать…»

11 июня те, кто еще продолжал сопротивляться, покинули боевые позиции. Гомпеш решил сдаться. Над фортами Сент-Эльмо и Рикасолли поднялись белые флаги. Соглашение о двадцатичетырехчасовом перемирии было подписано в зале заседаний орденского капитула быстро. Дальнейшие переговоры велись уже на борту французского «Орьяна». Гомпеш отправил на них четырех рыцарей и четырех мальтийцев. Штормило, и посланники ордена, преодолев три мили по бушующему морю, едва держались на ногах. Впрочем, их никто особенно и не ждал. Бонапарта подняли из постели – час был уже поздний. Он, не глядя, подписал статьи договора о капитуляции. Да и о чем было, собственно, спорить? «Вы можете делать сколько угодно оговорок, – сказал он. – А мы ликвидируем их несколькими залпами пушек…»