Читать книгу "Красные курганы - Валерий Елманов"

Правда, уступать он все равно не собирался, а потому первый день победителя в споре не выявил. Второй тоже не дал результата. Разве что накалом был повыше, вот и все. На третий Константин решил схитрить и предложил обсудить схему самого сражения, однако и тут добиться чего-либо путного ему не удалось – сколько князей, столько и стратегов, причем каждый уверен, что его план самый разумный.

Да тут еще и хан Котян чуть ли не с ножом к горлу пристал. Дня не проходило, чтобы он не требовал умертвить татарских послов. С его стороны это была не столько ненависть к ним, хотя и ее хватало, сколько голый расчет. Тогда уж точно русским князьям обратной дороги не будет, волей-неволей придется им за половцев вступиться.

– Негоже так поступать. Посол – лицо неприкосновенное. Это уже не обида монголам будет, а смертельное оскорбление, – сказал Константин. – У них обычай гостеприимства свят, и кто его нарушит, подлежит смерти.

– А мы их в гости не звали, – буркнул Мстислав Романович.

– Раз в город пустили – стало быть, пригласили, – стоял на своем Константин. – А к твоему граду, Мстислав Романыч, у них тогда особый спрос будет. Монголы со всех жителей спросят за такое.

Мне купцы немало рассказали об их обычаях, так что вы уж поверьте на слово.

Ну а раз рязанец так, то Ярослав непременно инако. И тоже со своими доводами, со своими соображениями:

– Если убьем послов, то монголы будут знать, что мы их не боимся. Глядишь, оробеют, силушку нашу почуяв.

И вновь остальным князьям оставалось только гадать, кого из них двоих слушать и как лучше поступить.

Под конец пришлось-таки Константину напомнить всем собравшимся о клятве, которую князья дали еще зимой. Как ни хотелось ему приберечь этот козырь про запас, но деваться было некуда. В голове все гудит, перед глазами плывет, в ушах звенит, еще немного – и свалится, а отступать нельзя.

Напоминал деликатно, каждое слово подбирал осторожно, чтоб, упаси бог, не унизить, не оскорбить, непомерную гордыню ничем не задеть. Мол, сами же тогда согласились, что если он немцев и датчан в море скинет, то царем его изберут. Пора, мол, слово княжеское сдержать.

Все смущенно переглянулись и – молчок. Пора-то пора, но уж больно не хочется. Да и кто сказал, что пора? Разве время нынче для венчания на царство? Опять же и митрополита нет.

И тут вновь со своего места поднялся князь Ярослав.

– Когда мы роту давали, кому целовали крест? – спросил он и замолк в ожидании ответа.

Князья еще раз переглянулись, но на сей раз с недоумением. Чего это он спрашивает, когда тут и так все ясно? Сам ведь тоже участвовал, должен помнить, что крест тот золотой был в руках у митрополита Мефодия.

– Правильно, – подтвердил Ярослав невысказанное. – Митрополиту церкви православной. И крест наш был православный. А стало быть, царь наш тоже должен быть православным. А тот, который веру поменять собрался, нам не гож.

– Ты думай, что несешь! – сердито одернул своего зятя Мстислав Удатный. – Словеса епископа Симона повторяешь? Так это лжа была голимая. И сам епископ давно в том покаялся, в монастыре сидючи.

Но остановить Ярослава он не сумел.

– Эх вы! – протянул тот насмешливо. – Слепцы вы, как есть слепцы!

Все притихли. Такое обвинение было слишком сильным, слишком грозным, чтобы от него вот так походя отмахнуться, как, например, от нелепых претензий на царский престол князя Михаила Городненского, бравирующего тем, что в его роду имелись представители польского королевского дома. Тут все гораздо серьезнее. Если обвинение огульное, то можно и собственной честью поплатиться, а если нет, тогда должны быть веские доказательства. Где они?

Ярослав Всеволодович неторопливо обвел всех взглядом. Вот он – светлый радостный миг его торжества, его победы над проклятым рязанцем. Именно из-за острого наслаждения этой минутой он и не торопился, тщательно смакуя каждое мгновение, впитывая, вбирая его в себя.

– Да, слепцы, – вновь повторил он медленно и увесисто. – Я одним оком вдаль лучше зрю, нежели вы двумя. Тогда, в позапрошлом лете, не все поверили мне и епископу Симону в том, что князь Константин умышляет против православной веры, а зря. Я один в ту пору чуял, что правота на моей стороне, да токмо доказать не мог.

– А теперь?.. – сумрачно спросил Мстислав Удатный, продолжая с подозрением смотреть на своего зятя: что тот на сей раз учудит?

– Теперь же у меня одна грамотка имеется! – И Ярослав с силой хлопнул об стол небольшим свертком.

Глава 17Тайная грамотка

Ты храбр, аки тур, и сердит, аки рысь, —

Но ждет тебя большая слава:

Лишь римскому папе душой покорись,

Святое признай его право!

А. К. Толстой

Попы-латиняне не были столь уж большой редкостью в Киеве. Чем больше развита торговля в том или ином городе, чем больше идет через него товаров, тем разнообразнее вероисповедания его временных жителей-купцов. Стеснять же их веру означало бы рубить сук, на котором ты же сам и сидишь.

Да и не принято было в ту пору на Руси организовывать какие-то гонения на религиозной почве. Ну, устроят нынче власти и попы погром всех мусульман, и что? Месяца не пройдет, как эта новость разойдется кругами по воде. И точно такие же ответные погромы вспыхнут повсюду, начиная с ближайшей соседки – Волжской Булгарии. Товар отберут, самих купцов подвергнут мучительной смерти, наглухо перекроют торговые пути да и сами на Русь ездить перестанут. Вот и все, чего удастся достигнуть.

То же самое касалось и латинян. Из Двины на Днепр хаживало изрядное количество немецких и датских купцов. Конечно, Двину с Невой и Волховом не сравнить – хоть и широка, да мелководна. Но это ничего. Зато можно не заходить к прямым конкурентам в Новгород, а самостоятельно плыть во все заморские страны, тем более что Русское море[134]от пиратов было пока еще почти свободно, да и в Хвалынском[135]морские разбойники появлялись редко.

Потому в Киеве чужаками подчас заселялись целые улицы. Да что там улицы, когда даже городские ворота получали свои названия в их честь. Южные именовались Лядскими или Ляшскими, с противоположной, северной стороны, где Копырев конец и предместье кожемяк, в город вели Жидовские ворота. Да и сам днепровский берег к югу, следом за Крещатицкой долиной, прозывался Угорским. Словом, сплошной интернационализм в разумных пределах.

Купцы – народ верующий. Им в торговом деле без этого никак. Когда-то русичи крошили водяным хлеб, приносили и прочие жертвы, а когда Византия воткнула в Русь крест, будто копье, тут сыскались и иные покровители для путешественников.