Читать книгу "Возмещение ущерба - Роберт Дугони"

В течение двух недель Элизабет Мейерс приходила в себя в полном уединении, ее было не видно и не слышно, и появилась она лишь на траурной церемонии и похоронах. Но в один прекрасный день она совершенно неожиданно вышла на лужайку перед своим домом, чтобы обратиться к журналистам. Одетая в черное, она поднялась на трибуну и встала перед многочисленными микрофонами. Она храбро призналась своим соотечественникам, что вводила их в заблуждение. Она рассказала о своих семейных неурядицах, рассказала, что Роберт Мейерс держал ее в полном подчинении, оскорблял и словесно, и физически, и что, несмотря на то что они ожидали первенца, она не так давно сообщила мужу, что хочет развестись. По ее словам, он впал в ипохондрию, повел себя неадекватно в такой степени, что ночью, за два дня до его самоубийства, она вынуждена была покинуть усадьбу. Но после того как он позвонил ей и умолил вернуться, чтобы встретиться и поговорить, она вернулась.

Прислуга Мейерсов и охранники подтвердили все эти подробности, говоря, что Мейерс находился в крайне возбужденном состоянии, вел себя странно, неадекватно. Они сообщили, что он поручал охранникам разыскать жену, требуя привезти ее к себе. Некоторые из обслуживающего персонала рассказали о том, что им и раньше случалось слышать горячие перепалки супругов, их ссоры. От всего этого, как речные потоки, ответвляющиеся от основного русла, во все стороны расползлись слухи, достигнув вскоре и Вашингтона, и Голливуда, где нашлось немало людей, пополнивших свое состояние теми или иными интерпретациями истории, произошедшей в мейерсовском особняке.

Элизабет Мейерс извинилась перед соотечественниками за фальшь того представления о ней, которое сложилось в общественном сознании нации, и сказала, что решилась открыть правду, потому что помнит о своем долге служить образцом, как этого неоднократно требовал от нее и муж. Она выразила надежду, что ее признание поможет женщинам, находящимся в сходной ситуации, найти в себе мужество что-то поменять в своей жизни, переломить ее.

К этой пресс-конференции общественность отнеслась неоднозначно: часть публики горячо одобряла Элизабет, другая же осуждала ее. Некоторые подвергали сомнению мотивы, заставившие ее исповедаться и тем облегчить душу, попутно очернив в памяти миллионов образ белокурого молодого сенатора с такой обаятельной улыбкой. Как и поклонники Кеннеди, оставшиеся верными своему кумиру и, вопреки всем историям о любовных похождениях президента, идее нового, кеннедиевского Камелота, они не хотели, чтобы их иллюзия разбилась о суровую реальность. Не желали они видеть трещины на постаменте, куда они возвели своего идола.

Но не к ним обращала свою речь Элизабет Адамс. Она предназначила ее женщинам, которых оскорбляли словесно и физически, и в их глазах она стала современной Жанной д'Арк. Во многом благодаря ей общество занялось проблемой, дотоле им игнорируемой, проблемой, которую крах Оджея Симпсона лишь обострил и которая составляла несчастье столь многих женщин, чья судьба была сходна с судьбой Элизабет Адамс и чья жизнь оказалась пуста и беспросветна.

Что же до желания возмездия и попыток отомстить за смерть Джеймса, которые предприняла Дана, то и она, и Адамс совместно решили, что любая огласка причастности Мейерса к этой смерти лишь окончательно испортит жизнь оставшимся в живых — главным образом Адамс и еще не рожденному ребенку Джеймса. Это было бы проявлением эгоизма, которое и сам Джеймс не одобрил бы.

Через день после своей пресс-конференции Элизабет Адамс покинула усадьбу. От прислуги особняка позже стало известно, что Адамс взяла с собой лишь маленький чемоданчик, а почти все свое имущество оставила. Одежду, косметику, жемчуга, бриллианты и прочие украшения она подарила поварихе, некой Кармен Дюпри. Мадам Мейерс вернулась в Южную Калифорнию и поселилась неподалеку от маленького приморского городка, в котором прошло ее детство. Она заклинала журналистов позволить ей растить ребенка вдали от шума и суеты.

Дана Хилл уезжала из усадьбы через задние ворота, притаившись в машине Майкла Логана. Она решила, что так будет лучше. Она направилась к матери, где провела несколько дней. Заваривая чай в кухне, она слушала по радио сообщение о том, как приземлился в аэропорту Ла-Джолла самолет, на котором летела Элизабет Адамс, и как ее встречала там многотысячная толпа. Так что шума и суеты, как решила Дана, эта женщина вряд ли избежит, если даже и не уготовано ей трагической кончины Жаклин Онассис или принцессы Дианы.

В первое же утро Дане предстояла неизбежная процедура чистки ее кабинета на службе. Пакуя коробки, она услышала, как затрясся пол в коридоре возле ее двери, но руки к телефону не протянула. Она безмятежно взирала на то, как распахнулась дверь и на пороге возникла фигура Марвина Крокета. Он ворвался к ней в кабинет, но ей было все равно. Лицо Крокета было багровым, губы кривила зловещая улыбка.

— Две недели отсутствовать и даже не позвонить? Хватит, терпение мое лопнуло! Меня поддержит…

Увлеченный собственной тирадой, Крокет, видимо, даже не заметил коробок и опустевших полок. Когда же он наконец понял, свидетелем чего является, основным чувством его, как это показалось Дане, стала досада, что его перехитрили, лишив удовольствия ее уволить. Он вытаращил глаза, улыбка исчезла с его лица.

— Чем это ты, черт возьми, занимаешься?

Дана сняла со стены и запихнула в коробку благодарность в рамочке.

— Ухожу.

— Увольняешься?

Дана улыбнулась.

— Ты всегда был сообразительным, Марвин. Ничто не может скрыться от тренированного глаза опытного юриста.

— Ты не можешь уволиться! Что ты будешь делать? Если ты считаешь, что я позволю тебе взять отсюда хоть клочок бумаги, хоть одного-единственного нашего клиента, то крепко подумай, прежде чем решиться на уход.

Дана повернулась к нему:

— Ты форменный осел, Марвин! Уже три года, как ты спишь и видишь меня уволить. А сейчас — что? Стараешься удержать? Неужели ты думаешь, что можешь чем-то меня напугать, если работать в этой конторе я больше вовсе и не желаю? — Она вышла из-за стола и направилась к нему. Он с опаской глядел на нее. Мужское самолюбие удерживало его ноги на месте, но торсом он подался назад, отстраняясь от нее. — У меня есть работа, Марвин, и работа хорошая — с приличным жалованьем, перспективами роста, гибким рабочим графиком. Они даже согласились с моим предложением оборудовать на предприятии детский сад для детей сотрудников. Я смогу отводить туда дочь и навещать ее среди дня, если будет охота.

— Ты бредишь, — издевательски протянул Крокет. — Таких мест не бывает в природе!

— Правда? Позвони-ка Дону Бернсайду и поинтересуйся у него, бывают такие места или же не бывают.

— Его Металлический концерн? И ты осмелилась туда обратиться?

— В этом не было нужды. Дон сам позвонил мне. Он пришел в восторг от моего выступления на презентации и, говоря по правде, положил на меня глаз. На следующей неделе я приступаю к работе в качестве юрисконсульта компании. Линду я беру с собой.

Челюсть Крокета отвисла чуть не до самой груди.