Читать книгу "Мизери - Стивен Кинг"

Но его представление о Боге — как и представление о многихдругих предметах — переменилось. Перемены произошли в Африке. В Африке Джеффриосознал, что в мире не один Бог, что их много и среди них есть не простожестокие — есть безумные боги, и это представление переменило его взгляды.Жестокость в конце концов объяснима. Противостоять же безумию не может ничто.

Если его любимая Мизери в самом деле мертва (а этого онвсерьез боялся), он выйдет на верхнюю палубу и бросится в море. Он всегда знали принимал как должное, что боги суровы; но он не желал жить в мире, где богибезумны.

Езекия резким, испуганным возгласом прервал его мрачныеразмышления:

— Мистер босс Йен! Мистер босс Джеффри! Смотрите! Она —глаза! Она — глаза — смотрите!

Глаза Мизери, ее глаза неуловимо василькового оттенкаоткрылись. Посмотрели на Йена, на Джеффри, опять на Йена. Сначала Джеффриувидел в них только изумление, потом в них засветилось узнавание, и онпочувствовал, как радость согревает его душу.

— Где я? — спросила она, зевая и потягиваясь. — Йен?Джеффри? Мы в море? Почему мне так хочется есть?

Смеясь и плача, Йен обнял ее, повторяя без конца ее имя.

Она была удивлена, но с радостью обняла его, и Джеффри,увидев, что она жива, понял, что сможет, отныне, и навеки, смириться с ихвзаимной любовью. Он, будет жить один, он сможет жить один, — в мире и покое.

Может быть, боги все же не безумны… По крайней мере безумныне все?

Он тронул Езекию за плечо.

— Старик, давай-ка оставим их одних.

— О, это правильно, босс Джеффри, — сказал Езекия, обнажая вширокой улыбке все семь золотых зубов.

Джеффри украдкой бросил на нее последний взгляд, и еевасильковые глаза согрели его, наполнили светом. Полонили его.

Люблю тебя, дорогая, подумал он… Ты меня слышишь?

И ответ пришел — возможно, рожденный его собственнымопечаленным разумом, хотя вряд ли; слишком он был ясным, слишком узнаваем былее голос.

Я слышу… Я тоже тебя люблю.

Джеффри закрыл дверь каюты и поднялся на палубу. Вместотого, чтобы броситься в море, как он намеревался сделать совсем недавно, онзакурил трубку, глядя, как солнце садится, как оно скрывается на горизонте вдалеком облаке, в которое превратился берег Африки.

А потом — он не мог поступить иначе. Он вынул из машинкипоследний лист и нацарапал ручкой самое любимое и самое ненавистное дляписателя слово:

КОНЕЦ

40

Распухшая правая рука не желала вставлять пропущенные буквы,но он заставил ее работать. Если он не сможет заставить руку хоть как-тодвигаться, то не сможет довести свое дело до конца.

Закончив, он отложил ручку и посмотрел на свою работу. Ониспытывал те же чувства, что и всегда, когда заканчивал книгу; как будто он втечение долгих месяцев взбирался на гору и продирался сквозь заросли, выбралсяна вершину и увидел заасфальтированное шоссе, а на нем — за хорошее поведение —несколько заправочных станций и кегельбанов.

И все же приятно заканчивать — заканчивать всегда приятно.Приятно создавать, вызывать кого-то к жизни. Не отдавая себе отчета, онпонимал, что его работа требует смелости, что он обязан творить никогда несуществовавших людей, заставлять их совершать поступки и вдыхать в нихпризрачную жизнь. Он понял — понял наконец, — что это довольно глупый трюк, ноединственный подвластный ему, и хотя он проделывал его порой неловко, всегдапри этом его переполняла любовь. Он тронул кончиками пальцев рукопись и улыбнулся.

Его левая рука оставила толстую пачку бумаги и подползла кединственной сигарете «Мальборо», оставленной на подоконнике. Рядом с ней —керамическая пепельница, изображающая прогулочный пароход. На пепельниценадпись: СУВЕНИР ИЗ ГАННИБАЛА, ШТАТ МИССУРИ, — ЭТО РОДИНА АМЕРИКАНСКОГОСОЧИНИТЕЛЯ!

В пепельнице лежала упаковка картонных спичек, но спичка тамбыла всего одна — только одну Энни соизволила ему дать. Впрочем, ему достаточноодной.

Он слышал, как она расхаживает наверху. И это хорошо. У негоесть время на кое-какие приготовления, а если она вздумает спуститься раньшевремени, он услышит и будет предупрежден.

Энни, пришло время для настоящей шутки. Посмотрим, смогу лия. Давай посмотрим — я могу?

Он наклонился, не обращая внимания на боль в ногах, иотодвинул кусок плинтуса.

41

Через пять минут он позвал ее; на лестнице зазвучалитяжелые, какие-то неуклюжие шаги. Он считал, что его охватит паника, когдадойдет до ее прихода в комнату, но оказалось, что он совершенно спокоен. Темлучше. В комнате пахло горючей жидкостью, которая капала на пол с доски,лежащей на ручках инвалидного кресла.

— Пол, ты в самом деле закончил? — крикнула она из коридора.

Пол взглянул на внушительную стопу бумаги, лежащую на доскерядом с мерзким «Ройалом». Бумага уже пропиталась горючей жидкостью.

— Ну, Энни, — крикнул он в ответ, — я сделал все, что мог!

— Ух ты! Грандиозно! Я не могу поверить! Я столько ждала!Подожди минутку! Я принесу шампанское!

— Хорошо!

Она шагнула на линолеум в кухне. Пол знал, когда и какскрипнет дверца холодильника. Вот она скрипнула. Все эти звуки, я слышу впоследний раз, подумал он и почувствовал, что сейчас свершится чудо, и все егоспокойствие разлетелось вдребезги, как яичная скорлупа. А под скорлупой былстрах… и что-то еще. Наверное, исчезающий вдали берег Африки.

Дверца холодильника захлопнулась. Энни прошла через кухню;идет сюда.

Конечно, Пол не выкурил сигарету; она по-прежнему лежала наподоконнике. Ему нужна была спичка. Вот эта единственная спичка.

Что, если ты чиркнешь, а она не загорится?

Поздно размышлять.

Он потянулся к пепельнице и взял картонную упаковку. Оторвалспичку. Она уже в коридоре. Пол чиркнул спичкой, и она, как и следовалоожидать, не зажглась.

Спокойнее! Спокойнее, и все получится!

Он чиркнул еще раз. Безрезультатно.

Спокойнее… спокойнее…

В третий раз провел он головкой спички по темно-коричневойполоске на задней части упаковки и увидел бледно-желтый язычок пламени.

42

— Надеюсь только…

Она замолчала; следующее слово застряло у нее в горле. Полсидел в кресле, а перед ним высилась баррикада, состоящая из стопки бумаги истаринной пишущей машинки «Ройал». Он намеренно повернул верхний лист так,чтобы она смогла прочитать: