Читать книгу "Правда о допетровской Руси. «Золотой век» Русского государства - Андрей Буровский"

Чем такое «христианство» отличается от идолопоклонства и чем такая икона отличается от вырезанного из дерева семейного божка-идола, я не очень понимаю.

К середине XVII столетия самые вопиющие пережитки язычества все-таки делаются крайностью, оттесняются в самые глухие районы. Но «собственные иконы», семейные идолища, остаются наряду с общими иконами, не принадлежащими всей общине и никому конкретно.

Теперь же «собственные иконы» велено или вынести из церкви и держать в красном углу у себя дома, или сделать их общим достоянием, чтобы каждый имел право молиться на эту икону.

В том же 1680 году отменена неприличная форма в челобитных: «Чтоб государь пожаловал, умилосердился как Бог», — писали тогда. А было велено писать: «Для приключившегося которого праздника и для его государского многолетнего здравия».

Тогда же издан указ, запрещавший требовать от священников раскрытия тайны исповеди и любых сведений о грехах кающихся.

В 1679 году отменены выборные лица: «горододельцы, сыщики, губные старосты, ямские приказчики, осадные, пушкарские, засечные, житницкие головы». Все их дела велено делать воеводам, то есть, конечно же, не лично воеводам, но их аппарату.

В это же время отменен обычай, согласно которому люди, бежавшие с поля боя, обязаны были показываться прилюдно только в женских охабнях.

12 января 1682 года Федор назначил чрезвычайное сидение с боярами, патриархом, архиереями и выборными начальниками монастырей. После долгой речи царь спросил присутствующих: «По нынешнему ли выборных людей челобитью всем разрядам и чинам быть без мест или по прежнему быть с местами?»

Патриарх отозвался о местничестве: «Аки от источника горчайшего вся злая и Богу зело мерзкая и всем вашим царственным делам ко вредительству превосходило…» Впрочем, говорил патриарх долго, и все в том же духе, а в заключение благодарил «за премудрое ваше царское благоволение».

Думные люди тоже дружно говорили, что «в прошлые годы во многих ратных, посольских и всяких делах чинились от тех случаев великие пакости, нестроения, разрушения, неприятелям радования, а между ними богопротивное дело — великие продолжительные вражды». И даже: «Да погибнет во огни оное богоненавистное, враждотворное, братоненавистное и любовь отгоняющее местничество и впредь да не воспомянется во веки!» После чего царь «с просветленным лицом» велел предать огню все разрядные книги, в которые вписывались заслуги всех людей того или иного рода — «поместные росписи», кто кого выше или ниже и кому за кем сидеть или стоять. В передних дворовых сенях разложили огонь и тут же сожгли разрядные книги.

Картина может показаться чересчур уж идиллической — ведь Боярская дума как раз и была местом, где заседали потомки древнейших родов! Вроде бы странно ждать от нее такой необъяснимой ненависти к местничеству. Но тут есть два очень важных обстоятельства, заставляющих отнестись к общей готовности отменить местничество с доверием.

Во-первых, в Думе было не так уж много представителей знатнейших фамилий. Политика Алексея Михайловича, да и Федора Алексеевича привела к тому, что 35 из 57 членов Думы были выдвиженцами, которые сами сделали карьеру, и уж на них-то местничество никогда не «работало», а только мешало им и очень часто унижало.

Во-вторых, в Думу попадали если и «по великой породе», то ведь не всякий представитель сановного рода. Реально думные чины все чаще имели те, кто вполне мог бы их получить и без ссылки на разрядные книги. То есть и потомкам знатных родов, сидевших в Думе, очень часто местничество только мешало, не давало видеть их личные заслуги там, где они, может быть, и были.

Получается, что московитское общество вполне готово к отмене местничества, и царь — вовсе не насильник, принуждающий общество изменяться, а только его лидер, возглавляющий общее движение. Вероятно, именно поэтому «вековой обычай» оказался отменен «не железною волею Петра, но волею слабого, умирающего Федора».

На конец 1670-х — начало 1680-х приходится очень большая передвижка собственности, в том числе и земельной. Думские чины из «неразрядных» скупают собственность у «родовитых», и страна оказывается на пороге еще более масштабных перемен.

САМОЕ СОМНИТЕЛЬНОЕ НОВШЕСТВО

Наверное, создание Академии или университета странно называть «сомнительным» нововведением. Странно скорее, что интеллектуал желание царя завести в Московии университет воспринимает как нечто сомнительное.

Но судите сами. Славяно-греко-латинская академия была чисто учебно-научным заведением, и в этом смысле — почти полным аналогом университета. А царь Федор Алексеевич планировал завести Академию, которая в главном была бы очень похожа на Академию, которую ввел Петр, — это должно было быть и научное учреждение, и одновременно — учебное, и одновременно — крупное ведомство, чиновники которого выполняют некую важную функцию в государстве. Только Академия Петра Алексеевича работала на государство и к религии оставалась совершенно равнодушной, а Академия Федора Алексеевича призвана была поддерживать официальную религию Московии — местную версию православия.

По планам царя, в штате Академии будут учителя и блюстители. Если учителя — это преподаватели, пусть и идеологически выдержанные, то уж блюстители — чистейшей воды чиновники на должностях цензоров. Их функция вытекает из названия — блюсти то, что государство считает правильным.

В блюстители и учителя берут людей исключительно благочестивых и от благочестивых родителей родившихся и крепких в вере. Кто будет определять их благочестие и крепость в вере, разъяснения не дается.

Новообращенные из римской веры, из лютерской, кальвинской и прочих ересей в учителя и тем паче в блюстители не допускаются. Даже если эти люди письменно утверждают крепость православия и даже если находятся «благочестивые люди», согласные подтвердить их крепость в православии. А то сперва они, новообращенные, притворяются православными, а потом в свои поучения «развратные слова всевают и непорочную целость веры нашей терзать начинают».

Если на место учителей и блюстителей претендуют греки, то и они должны быть уже в Московии «крепко в вере освидетельствованы».

Блюстители и учителя целуют крест на то, что будут крепко и нерушимо охранять православную веру от всех других вер и ересей.

В Академию допускаются люди всех сословий и возрастов. Преподаются все не запрещенные Церковью науки. Эта прогрессивная мера поддерживается тем, что правительство готово платить стипендию бедным успешным студентам. Царь обещает свое благоволение и любовь хорошим выпускникам, разовые выплаты за освоение курсов и за знание иностранных языков, а также, говоря современным языком, «хорошее трудоустройство» по окончании Академии: немаленькие чины в государственном аппарате.

Не научившихся «свободным наукам» в государские чины, в стольники, в стряпчие и другие не допускают никого, кроме благородных. Неблагородные допускаются только за явные заслуги на войне и в других государственных делах. То есть опять же — благородное сословие пополняется за счет выходцев из всех сословий, но Академия, в которую принимают людей всех сословий, дает дополнительный и нешуточный шанс выучиться и за счет этого стать «благородным».